— Слава Богу, слава Богу.

Ксения Юрьевна не имела сил и этого сказать, и даже на радость ее уже не хватало, лежала пластом с полуприкрытыми глазами, измученная, до донышка выжатая.

Пока бабка перевязывала новорожденному пуповину, Михеевна умиротворенно поглаживала по плечу княгиню:

— Ну все, милая, все, родная, все ладом. Поспи, если сможешь.

Но, как выяснилось, не все «ладом» было. У роженицы не оказалось молока, и Михеевна, чуть не плача, причитала:

— Ведь говорила ж: исть надо. Не слушала. Что ж, дитю помирать теперь?

Надеялись, что, как подпустят мальчика к груди, так и прильет молоко. Не получилось. Мальчик хватал грудь, сосал жадно, ничего не получал, выплевывал, орал, сучил ножками.

— Что ж делать? Что ж делать? — беспокоилась и Ксения Юрьевна.

Молоко не прибывало. Наконец повитуха голос подала:

— Надысь Настасья, коровница, родила тоже парнишку, може, к ней отнести?

— Как отнести? — возмутилась Михеевна.— Малец княжич, а ты его в коровник? Да? Я счас,— И убежала.

Вскоре к княгине в опочивальню привели Настю — здоровенную бабу. Привела сама Михеевна.

— Вот наша ведерница,— сказала с порога.— А ну-к, Настя, бери княжича. Корми.

— Садись сюда,— указала княгиня на край своего ложа.

Настя умело подхватила ребенка, достала через ворот рубашки большую белую грудь, сунула сосок в ротик княжичу.

Тот клещом вцепился в нее, засосал быстро, жадно. Настя, улыбаясь, бормотала:

— Кушай, батюшка, кушай, Ярославич.

— Мишей назовем,— сказала княгиня, умиротворенно откидываясь на подушки.

Теперь ей можно было не опасаться за жизнь ребенка — нашлась кормилица. А княжич сосал жадно. Словно боясь потерять ее.

— Пожалуй, хватит для начала,— сказала погодя Михеевна.— А то объесся, срыгнет все.

Настя отобрала грудь, спрятала ее, положила ребенка рядом с княгиней. Спросила нерешительно:

— Ну, я пойду?..

— Иди. Спаси тебя Бог.

После ухода кормилицы Ксения Юрьевна, любуясь ребенком, сказала:

— Какой он красный.

— Небось покраснеешь,— заметила Михеевна,— едва не сутки выбирался на волю. Думаешь, только ты тужилась. Ему тоже досталось. Как с кормилицей будем? Куда ее?

— Да, может, у меня еще появится молоко.

— Вряд ли. А если и появится, нельзя его подпускать. Он уж Настиного вкусил. Твоего может и не схотеть. Да и вредны для него эти перемены, кабы худа не было. Придется Настю пристегивать. Как решим? Ей отдадим княжича или еще как?

— Нет-нет,— возразила Ксения Юрьевна,— Я хочу, чтоб он рядом был.

— Выходит, и Настю переселять сюда из коровника?

— Ну а что ж делать?

— Беспокойство тебе будет, княгинюшка. Она со своим сосунком явится, в два-то голосища взревут.

— Тогда поселите ее в соседней горнице.

— Там княжна Ефросинья с няней.

— Пусть в другую переберутся. Кстати, Михеевна, позови дочку.

Ефросинья, которой едва минуло два года, вошла в опочивальню к матери настороженно, встала у порога.

— Подойди ко мне, доченька,— позвала ласково княгиня.

Девочка приблизилась, глядя на мать расширенными глазами, ровно не узнавая.

— Что с тобой, Ефросиньюшка, разве не узнала маму?

— Не узнала,— пролепетала девочка.

— Это я, доченька, я. Я вот тебе братца родила. Хочешь взглянуть?

— Хочу.

Она с удивлением и нескрываемым любопытством рассматривала новорожденного.

— Ну как? — спросила княгиня.— Нравится?

— Нравится,— согласилась девочка и, протянув руку, потрогала пальчиком щеку братца. Тот сразу повернул в эту сторону лицо, стал ловить ртом, зачмокал губками. Девочка испуганно отдернула руку.

— Не бойся,— улыбнулась мать.— Это он думал, что его кормить собираются.

Так по воле случая Настю-коровницу из клетушки, лепившейся к хлеву, переселили вместе с новорожденным ее сыном Сысоем в великокняжеские хоромы. Мало того, и кормить стали ее с княжеского стола, обильно и вкусно. И Михеевна — ближняя боярыня княгини — сама подхлестывала кормилицу:

— Ешь, еще, девонька как следоват, чай, княжича кормишь.

Само собой получилось так, что княжич Михаил днем находился у матери, куда на время кормления приходила Настя, кормила и уходила к своему сыну Сысою за стенку. Но на ночь она забирала княжича к себе, чтобы не беспокоить княгиню, так как приходилось кормить детей и по ночам.

Однажды, уже оправившись от родов, Ксения Юрьевна зашла к Насте.

— Ого! Твой-то Сысой здоровущий какой! — удивилась княгиня, невольно позавидовав.