Она отдала лук почти с восторгом.

— Вот гляди, Ефросинья Ярославна, как я делаю. Вот так становись. Вот так держи локоть.

— Да, да...— лепетала княжна, наконец-то смея смотреть на Сысоя (надо ж учиться!).

— Потом стрелу вкладывай вот так. Потом тиву тянешь и одновременно целишься. Левый глаз защуривай, а правым наводи жало стрелы на затесь. Бери чуть выше, потому как в полете стрела занижается.

— Да, да, да,— кивала княжна, охватывая счастливым взором эту ладную фигуру отрока, крепкие руки, добрые синие глаза (никогда их вблизи не видела, не смела).— Я поняла, Сысой. Все поняла. Спасибо.

Дрожа от волнения от близости к отроку, приняла от него оружие, наложила стрелу нарочито неумело, и (о, счастье!) Сысой осторожно взялся за правый локоть, потянул ввысь.

— Чуть выше, выше, Ярославна, на уровень стрелы. Вот так. Левое око защурь, защурь. Ну, тяни, тяни... Прицелься, затаи дыхание. И... опускай тиву.

Она почти не видела затеей от волнения, выпустила тетиву. И все дружно вскричали — стрела угодила в середку затеей.

— Ай да Фрося,— кричал брат,— Ай да молодчина!

— Очень даже хорошо,— радовался Сысой.— Для начала лучше не бывает.

Однако на этом «начале» успехи ее и кончились. Следующими двумя стрелами она даже в столб не попала. Отдала лук Михаилу, а тот молвил с оттенком разочарования:

— Что делать, Фрося, лук не женское дело.

А Сысой успокоил:

— Не расстраивайся, Ефросинья Ярославна, из трех одно попадание — совсем неплохо.

Но сама она была твердо убеждена, что первой стрелой попала в цель от того, что он локоть держал, направлял руку.

«Но почему,— подумалось,— он не стал держать локоть при втором и третьем выстреле?»

— Идем, Тось,— молвила девке, понимая, что задерживаться возле мужчин и их занятия нельзя, непристойно княжне.

На несколько дней хватило Ефросинье сладких воспоминаний: эта мужская рука, касающаяся локтя, русые кудри рядом, голос ласковый: «...Левое око защурь, защурь». Она сама не понимала, отчего ей так приятны были эти воспоминания. Почему ее волновало все это?

Ей так хотелось найти еще случай побыть рядом с Сысоем, просто постоять, может, перекинуться несколькими словами. Но как это сделать? Что придумать? И посоветоваться не с кем. Да и нельзя советоваться. Ведь она княжна, а он из самых мизинных, сын ловчего. Это же стыдно, зазорно даже самой себе признаться в этой приязни, вдруг вспыхнувшей в ее сердце к этому отроку. В приязни безотчетной, неподвластной ее воле. И даже необъяснимой — для нее, по крайней мере.

Зная, что Сысой почти неотлучно находится при княжиче, что вместе они учатся, играют, охотятся, рыбачат, развлекаются, Ефросинья вдруг стала интересоваться:

— Тось, а где нынче княжич Михаил?

— Кажись, за Волгу уехали.

Через несколько дней мимоходом:

— Ты брата Мишу не видела?

— Они с Сысоем на лодейке по Волге катаются.

— Пойдем поглядим.

Вышли к берегу, где причалено несколько стругов, челнов, насадов, некоторые грузятся, другие разгружаются. А княжич с Сысоем на верткой лодейке на самой стремнине. Веслом Сысой огребается, княжич на корме правит. Видимо, заметил на спуске сестру, повернул к берегу.

Лодейка пробралась меж насадов, ткнулась, шурша, в песок.

— Хотите покататься? — спросил весело княжич.

— На вашей-то душегубке? — хихикнула Тоська.— Больно надо.

— А я хочу,— тряхнула кудрявой головой Ефросинья и стала спускаться к воде.

— Давай прыгай,— разрешил княжич.

Княжна, подобрав подол платья, ступила одной ногой в долбленку, и тут Сысой, оставив весло, подхватил ее крепко за руку.

— Я помогу, Ярославна.

Чтобы пройти ей на средину лодейки, пришлось разми-нываться с Сысоем, но настолько плотно соприкоснуться при этом, что бедную девушку в жар кинуло.

— Садись вот на доску,— указал сестре княжич на узкое седалище, распиравшее борта лодейки,— Сыс, отталкивайся.

Сысой, упираясь веслом в дно, стал отталкиваться от берега. Лодейка, оказавшись на воде, заюлила, закачалась.

— Пригнись,— крикнул Михаил, и вовремя.

Сысой, для пущего упора стоявший в рост, едва не задел головой за причальный канат, тянувшийся с носа большого струга на берег. Он тут же сел и начал выгребаться меж суденышек на стрежень1. Оказавшись на просторе, лодейка помчалась как на крыльях. У Ефросиньи захватывало дух от близости рядом хляби — только руку протяни — и от присутствия — буквально в одном шаге от нее — нравящегося ей отрока.

Будто читая на лице своей госпожи не то восторг, не то затаенный страх, Сысой греб изо всей моченьки, лихо вскидывая и опуская весло.

— Ну, нравится,— крикнул, глядя прямо в лицо княжне,— Ярославна? А?

Еще бы. Княжна утвердительно кивала, но молчала. Ей было и жутко и радостно.

Они прошли вверх до устья Тьмаки, потом пересекли Волгу и помчались вниз, вдоль левого берега почти до Тверцы, а от нее повернули к правому берегу в направлении Волжских ворот крепости.

Княжич, сидевший на рулевом весле, направил лодейку между стругом и насадом, и, когда они вошли между ними, Сысой, оставив весло, поднялся в рост и, ухватившись за причальный канат, стал по нему перебираться. Лодейка опасно