Шрифт:
И он вышел из комнаты, где остались апулиец и отпущенник.
— Видно, он действительно человек порядочный, — заметил отпущенник.
— Конечно, — ответил апулиец.
Он стал в дверях, расставив ноги и заложив за спину руки, и запел излюбленную пастухами и крестьянами Самния, Кампаньи и Апулии песенку в честь бога Пана.
Вскоре вернулся хозяин почтовой станции и принес деревянную табличку, на которой стояло его имя — Азеллион. Он разделил ее пополам и одну половинку, на которой был написано: «лион», отдал апулийцу.
— Эта половинка таблички поможет тебе: предъявляй ее хозяевам других почтовых станций, и они будут оказывать тебе всевозможные услуги, дадут тебе лучших лошадей и прочее, как это всегда бывало со всеми, у кого была такая половинка моей гостевой таблички. Я помню, как семь лет назад здесь проезжал Корнелий Хрисогон, отпущенник знаменитого Суллы…
— От всей души благодарю тебя, — сказал апулиец, прерывая Азеллиона, — за твою любезность, и будь уверен, что, несмотря на твою беспрерывную болтовню, Порций Мутилий, гражданин Гнатии, не забудет твоей доброты и сохранит к тебе чувство искренней дружбы.
— Порций Мутилий!.. — повторил Азеллион. — Хорошо… Чтобы не забыть твоего имени, я запишу его в дневник моих воспоминаний, написанный на папирусе… ведь здесь ежедневно проезжает столько народу… столько разных имен, столько дел… нетрудно и…
Он ушел, но вскоре снова вернулся, чтобы проводить в конюшни Порция Мутилия, который должен был там выбрать лошадь.
В эту минуту прибыл еще один путешественник. По его одежде видно было, что он чей-то слуга; он сам отвел свою лошадь на конюшню, где в это время находился Порций Мутилий, наблюдавший за тем, как конюх седлал выбранного им коня. Только что прибывший слуга обратился с обычным приветствием «привет тебе» к Порцию и Азеллиону и сам поставил своего коня у одного из отделений мраморных яслей, расположенных вдоль стены конюшни, снял с него уздечку и сбрую и положил перед ним мешок с овсом.
В то время как слуга был занят всеми этими хлопотами, в конюшне появился отпущенник Манлия Империозы; он пришел посмотреть свою лошадь, стал ласкать ее и незаметно для Порция Мутилия и Азеллиона обменялся быстрым взглядом с вновь прибывшим слугой.
Последний, закончив уход за своей лошадью, направился к выходу, но, проходя мимо отпущенника, сделал вид, будто только что заметил и узнал его, и воскликнул:
— Клянусь Кастором, — Лафрений!..
— Кто это? — спросил тот, быстро обернувшись. — Кребрик?.. Какими судьбами?.. Откуда едешь?
— А ты куда?.. Я еду из Рима в Брундизий.
— А я из Брундизия в Рим.
Эта встреча и восклицания привлекли внимание Порция Мутилия, и он стал незаметно наблюдать за слугой и отпущенником. Однако те заметили, что Мутилий украдкой поглядывает на них и прислушивается к их разговорам. Они стали говорить вполголоса и вскоре разошлись, пожав друг другу руку и что-то шепнув один другому, но недостаточно тихо, так что Порций, сделав вид, будто собирается уходить, приблизился к ним, как бы не обращая на них никакого внимания, и услышал следующее:
— У колодца!
Слуга вышел из конюшни, а отпущенник продолжал ласкать свою лошадь. Вышел и Порций, тихонько напевая песенку гладиаторов:
Этот кот, весьма ученый, Хитрый, жизнью умудренный… Мигом мышь поймал за хвост.Вольноотпущенник Лафрений тоже напевал какую-то песенку, но на греческом языке. Как только Порций Мутилий вышел из конюшни, он сказал Азеллиону:
— Подожди меня здесь минутку… я скоро вернусь.
И, обойдя дом хозяина станции, он очутился во дворе. Там действительно оказался колодец, из которого брали воду для поливки огорода; за круглой его стеной спрятался Порций, как раз с той стороны, которая выходила на огород.
Он не пробыл там и трех минут, как вдруг услышал шаги человека, приближавшегося с правой стороны дома; почти одновременно кто-то подошел и с левой стороны.
— Итак? — спросил Лафрений. (Порций сразу узнал его голос.)
— Мне стало известно, что мой брат Марбик, — быстро и тихо проговорил другой (Порций догадался, что говорил слуга), — ушел в лагерь наших братьев; я убежал от своего хозяина и направляюсь туда же.
— А я, — тихо сказал Лафрений, — под предлогом, что еду в Рим сообщить Титу Империозе о бегстве его рабов, на самом деле еду за своим любимым сыном Гнацием: я не хочу оставлять его в руках угнетателей; а потом вместе с ним я также отправлюсь в лагерь нашего доблестного вождя.
— Будь осторожен, нас могут заметить: этот апулиец посматривал на нас так подозрительно…
— Да, я боюсь, что он за нами наблюдает… Привет, желаю тебе счастья!
— Постоянство!
— И победа!
Порций Мутилий услышал, как слуга и отпущенник быстро удалились.
Тогда он вышел из своего укрытия и удивленно огляделся вокруг. Ему показалось, что это был сон; он сам себя спросил, была ли это та великая тайна, которую он собирался раскрыть, были ли это враги, которых он хотел захватить врасплох. И, думая о происшедшем, он покачивал головой и улыбался. Затем он снова стал прощаться с Азеллионом. Хозяин без конца кланялся Порцию, желая ему счастливого пути и скорого возвращения, и обещал к тому времени приготовить великолепное массинское вино, которое затмит нектар Юпитера. Когда же Порций вскочил на коня и, пришпорив его, поскакал, направляясь к Барию, Азеллион пробежал за ним десять — двенадцать шагов и все кричал: