Шрифт:
Падишах Ибрагим послал свою старую наложницу к самой Регель, соблазняя нарядами и драгоценными камнями.
Но Регель вручила наложнице алмаз, ибо врученный алмаз — знак неподчинения воле падишаха.
Через несколько дней дочь муфтия Регель была схвачена на улице, но в Серале она не подпустила к себе Ибрагима. А муфтий за сочувствием и справедливостью обратился к суду народа. Первыми заволновались янычары, падишах отправил Регель в дом ее отца, но было поздно.
— Но было поздно! — воскликнул Ислам Гирей, сверкнув глазами на младших братьев. — Помните! Никакая власть не освобождает государя от уз, наложенных самим народом на себя и своего повелителя для обуздания страстей. Оборвать эти узы — значит предстать одному перед всеми людьми… Дальше, Сефирь, Газы. Дальше…
— О великий хан, я должен открыть тебе всю правду, — продолжал диван-эфенди, только что прибывший из Истамбула. — Корень этой правды заключается в следующем: янычары ненавидели визиря Мегмета. Когда-то капудан-паша Жузеф предпочел быть удушенным, нежели покориться нелепому приказу падишаха: вести войска по бурному зимнему морю на осаду острова Крита. Войска, узнав о смерти полководца, возмутились, но великий визирь Мегмет разными тайными способами умертвил главных начальников янычарского войска. И вот теперь, когда великий муфтий собрал всех недовольных в мечети, янычары снова взбунтовались и стали искать великого визиря, чтобы убить. Мегмет прибежал в Сераль искать защиты у падишаха. И падишах Ибрагим послал к великому муфтию бостанджи-пашу с приказом, чтоб все немедленно разошлись по домам. Но великий муфтий не оробел и направил к падишаху с бостанжи-пашой фетьфь, в которой великий визирь был осужден на смерть.
Янычары затворили все ворота Истамбула…
Сефирь Газы приметил хищные огоньки в глазах Ислам Гирея.
«Да ведь он смакует каждое слово из моего рассказа о падении Ибрагима!» — вдруг догадался Сефирь Газы и поостерегся украшать повествование новыми деталями.
— Весь город ужаснулся, — продолжал рассказ диван-эфенди, воодушевляясь, — но Ибрагим-падишах был тверд, как никогда. Словно разум вернулся к нему.
— Дураку и ум во вред, — засмеялся Ислам Гирей. — Я слушаю, Сефирь Газы. И вы, братья, слушайте сию поучительную историю.
— Падишах Ибрагим сказал: «Визирь, может, и виновен, но он мой зять, зять падишаха, а падишах не желает смерти родственника». Тогда великий муфтий явился в мечеть Ая-Софью и произнес перед народом слова правды. Он сказал: «Падишахом Мурадом IV оставлена империя в цветущем состоянии. Едва минуло десять лет после его кончины, и что же мы видим? Области разорены, государственная казна истощена, флот обращен в ничтожество. Христиане овладели частью Долмации, морские суда венецианцев осаждают замки на Дарданеллах, многочисленное ополчение правоверных почти полностью истребилось. Виновник всему этому один только человек, который данную ему власть омрачил неправосудиями, который лишен от природы всякой способности царствовать нами».
В Ая-Софье был назначен преемник великому визирю. Это был восьмидесятилетний старик по имени Мурад. Он давно уже не занимался делами, хотя имел должность начальника над сипахиями. Старца привели в Сераль, и он сказал падишаху Ибрагиму:
«Против моей воли избрали меня преемником великого визиря. Заклинаю тебя, великий государь, пошли им голову Мегмета. Смерти его требуют янычары и все улемы».
Падишах Ибрагим исхлестал старика по щекам.
«Пес! — кричал он. — Ты возжег мятеж, алкая стать визирем. Я погашу мятеж. Ты первый увидишь, как я умею управляться с бунтарями».
Услышав о таком приеме их посланца, янычары взялись за оружие. Регель и ее отец отправились к матери падишаха, старой валиде Кезем-султан. После быстротечных переговоров валиде-султан вышла к янычарам, покрытая фатой. Евнухи несли перед ней опахала и дымящиеся жаровни. Это был знак, что она согласна свергнуть с престола сына.
Янычары захватили и разграбили дворец великого визиря, и, отводя угрозу штурма Сераля, Ибрагим был вынужден выдать бунтовщикам Мегмета. Его тотчас казнили.
Но восставшие уже хотели большего!..
— Но восставшие уже хотели большего! — повторил Ислам Гирей и помрачнел.
— Великий муфтий направил в Сераль янычарских начальников: падишах Ибрагим должен явиться в Ая-Софью и дать ответ улемам о своем управлении государством.
Падишах разорвал фетьфь. Он пригрозил, что убьет великого муфтия, но янычарский ага ответил ему: «Твоя собственная жизнь, а не муфтиева в опасности. Разве только я упрошу, чтоб тебе дали окончить дни твои в темнице».
«Неужели нет среди вас верных, которые не пощадили бы жизни, защищая меня, падишаха?» — воззвал он.
Ему ответили молчанием.
— Ему ответили молчанием, — как эхо повторил Ислам Гирей.
— Падишах Ибрагим побежал к матери, но она потребовала отречения.
В это время великий муфтий прислал новую фетьфь: «Султан — нарушитель Корана — есть неверный и недостоин владеть мусульманами».
Ибрагима из покоев матери отвели в темницу и туда же отправили его престарелых невольниц.
На престол возвели сына Ибрагима, малолетнего Магомета IV.
Сефирь Газы, закончив рассказ, молчал.