Шрифт:
— Какой государь?
— Какой, какой. У нас один он, Пётр Лексеич. Царь.
— Ты расскажи хоть толком, сынок, — попросила Евменовна, тёплой ладонью отерев слезинку со щеки у сына. — Как было-то?
— Ну как? Пришли. Дьяк посадил писать меня, проверить, годен ли по письму я. Пишу я, он за спиной стоит. «Изрядно, — хвалит, — изрядно». А тут на вот те, царь на пороге. Все пали перед ним, а я замешкался, из-за стола вылезая. А он-то в два шага — и уж возле стоит. «Ты написал?» — спрашивает, лист беря. Я, отвечаю. «Значит, грамотен?» Грамотен, говорю, государь, вот пришёл место в приказе просить. «Место в приказе?» — переспрашивает. А тут дьяк с колен поднялся, говорит, вот, мол, государь, к себе берём парня. А царь и скажи: «Вас тут, чернильных душ, и так густо, а я парня в волонтёры забираю». Повернулся к сопровождающему кому-то: «Плещеев, запиши его в свою десятку». И пошёл к главе приказа, к Нарышкину [1] . Плещеев записал меня и велел к двадцать третьему февраля на Красной площади быть, оттель, сказал, за рубеж побежим.
1
Лев Кириллович Нарышкин (1664—1705) — боярин, в 1690—1702 гг. возглавлял Посольский приказ. Дядя Петра I со стороны матери.
— Но ты б сказал, мол, жениться собираешься, уж и невеста, мол, есть.
— Сказал я.
— А он?
— А он засмеялся, говорит: «Женитьба — не гоньба, поспеешь».
Вот тебе и нарадовалась подьячиха.
— Это всё ты, дура стоеросовая, — напустилась на Дуньку. — Ты сглазила.
— Я? — дивилась девка.
— Ты молотила: «Сынка в приказ берут». Вот и накаркала. Бедный мой дитятко, — причитала Евменовна, приклоняя к себе голову сына. — Да за что нам напасть этакая? За каки таки грехи?
Дуньку за язык дёрнуло:
— А може, в волонтирах-то лепш, чем в писчиках.
— Замолчи, дура, — рявкнула подьячиха и опять завыла ровно по покойнику: — Да кабы знать нам беду эту, да рази б пошли мы в приказ этот проклятущий.
Вытьём своим травила Евменовна не только себя, а и сына своего разнесчастного. Вася тоже слезами заливался, правда, не выл, лишь соплями швыркал. Жизнь-то у него рушилась, ему уж и невесту присмотрели у Бухвостовых, сказывали, девка кровь с молоком, рассчитывали, как Васятко устроится в приказе да станет деньгу получать, так и женить можно. А вот как обернулось. В волонтёры какие-то записали, за тридевять земель гонят. Было б за что, а то ведь ни сном ни духом — и нате вам.
К вечеру побитым псом явился из приказа домой сам Евстигней. Был невесел, хотя и в подпитии, наверное, кому-то челобитную писал, заработал на кружку.
Хлебал щи, вздыхал тяжело, каялся:
— Как же я, старый хрен, не сообразил. Надо б было с недельку потерпеть, пока это треклятое Великое посольство отъедет [2] . Тогда б и тащить Васятку к дьяку. Эх!
— Что это ещё за посольство-то? — тихо спрашивала жена, за день выревев всю силу свою.
— Да царь хотит других государей на турка сговорить, чтоб, значит, не нам одним с ним воевать.
2
...пока это треклятое Великое посольство отъедет... — Великое посольство 1697—1698 гг. — русская дипломатическая миссия в Западную Европу, предпринятая царём Петром I с целью укрепления и расширения антитурецкого союза России с рядом европейских государств, приглашения на русскую службу специалистов, заказа и закупки вооружения. Официально возглавлялась «великими послами» — Ф. Я. Лефортом, Ф. А. Головиным, П. Б. Возницыным, но фактически — Петром I, находившимся в составе Великого посольства под именем волонтёра Петра Михайлова.
— Так Васенька-то при чём?
— Да с посольством царь волонтёров везёт, чтоб учить делам разным, чтоб строить могли и прочие разные художества делать. Вот и набирает молодых да здоровых.
— Ну а Васятко-то...
— Что ты заладила, Васятко, Васятко. Когда он вон и голицынских детей гонит, Долгоруких, Черкасских, Волынских, Урусовых и даже имеретинского царевича Аргиловича записал. А вы — Васятко. Царь сам десятником с имя записался.
— Как? Царь десятником?
— Вот именно. Первым десятником Гаврила Кобылий едет, вторым сам царь записался Петром Михайловым, а третьим Фёдор Плещеев. У этого как раз не хватало до десяти, а тут вот мы и навернулись. Ах, кабы ж знать-то.
— Так их что? Всего тридцать и едут?
— Это волонтёров только столько. А в посольстве будет более сот двух, у нас в приказе списки составляли.
Царь едва ль не кажин день у нас бывает. Ах, как же я обмишурился, старый хрен! Было-к подождать недельку. И на ложе в темноте долго ворочался и кряхтел подьячий Евстигней Золотарёв, казня себя за промашку.
— А что, если Васятке не явиться, да, всё, — шептала жена.
— Как это не явиться? Да меня тогда не то что с приказа выгонят, батогами, а то плетьми забьют, а дом и всё жилое на государя отпишут. Ты в уме, старая? Он ведь, царь-то, ни на что не смотрит, у бояр вон деревни за это отымает, даже своих нарышкинских гонит [3] .
— Ох, Господи, что ж делать? — вздыхала жена, всхлипывая. — Васятку жалко.
— А мне, думашь, не жалко? Мысль лелеял стол ему свой в приказе передать, на то и выучил грамоте. А оно, вишь, как обернулось.
3
...даже своих нарышкинских гонит. — Матерью Петра I была Наталья Кирилловна Нарышкина (1651—1694), вторая жена царя Алексея Михайловича.
— Знать бы, так лепш и не учил бы.
— Тогда б жениться не разрешили. Царь не велел городских венчать, ежели не грамотны.
— Ох, час от часу не легче.
— То-то и оно, куда ни кинь, кругом клин. Ему-то, злыдню, радость. А нам?
— Кому радость?
— Как кому? Царю. Ныне вон в Немецкой слободе у главного посла Лефорта [4] гуляют, отъезд посольства обмывают. Двадцать третьего отъехать хотят.
— Двадцать третьего? Дак когда ж мы соберём Васятку-то? Это ж завтра уже.
4
...посла Лефорта... — Лефорт Франц Яковлевич (1656—1699) — приближённый Петра I, участник создания русской регулярной армии и флота, первый российский генерал-адмирал. Историк В. О. Ключевский даёт ему такую характеристику: «Авантюрист из Женевы... невежественный немного менее Меншикова, но человек бывалый, весёлый говорун, вечно жизнерадостный, преданный друг, неутомимый кавалер в танцевальном зале, неизменный товарищ за бутылкой...» (В. О. Ключевский. Курс Русской истории. Т. IV.)