Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный остановились во Владимире только для того, чтобы отстоять утреннюю службу и отписать старшему брату, Василию Васильевичу, письмо: «Брат наш старший, Василий Васильевич, князь великий, пишут тебе братья младшие: Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный. Если Богу не угодно, чтобы княжил отец наш, то ступай на московский стол и правь нами, как бывало ранее. А Ваську Косого, супостата эдакого, видеть мы не желаем!»

К полудню князья уже были в дороге. Впереди войска спешили гонцы с посланием, в которых оба Дмитрия признавали Василия Васильевича старшим братом.

Едва выехал Василий Васильевич из Новгорода, как со всех сторон к нему уже заспешили с поклонами князья. И хоть не впервой держать ему московский великокняжеский скипетр, но тем не менее благую весть он встретил так же взволнованно, как когда-то принимал великое княжение из рук самого золотоордынского хана Улу-Мухаммеда. Но что значит почёт мелких князей в сравнении с поклоном и признанием Юрьевичей! И предстоящего свидания с братьями Василий ждал особенно.

Обоих Юрьевичей Василий Васильевич встретил на Владимирской дороге. Дмитрий Шемяка сошёл с коня и так, как когда-то это сделал в Орде его отец, повёл коня Василия под уздцы в стольный город.

— Не надо, Дмитрий, я поведу коня сам! — пытался воспротивиться желанию младшего брата Василий Васильевич. — Садись же на своего коня.

— Нет! — ещё крепче сжимал поводья князь, чувствуя, как твёрдая кожа врезается ему в ладонь. — Ты старший брат!

Следующим коня вёл Дмитрий Красный. Споткнулся Дмитрий Юрьевич о камень, выступавший на дороге, и, если бы не крепкие поводья, запачкался бы княжеский плащ в пыли.

Впереди на холме стояло городище. Народ покинул эти места несколько лет назад. И, как напоминание о недавней междоусобице дяди с племянником, кое-где сохранились лишь сожжённые стены. Только воронье, теперешние обитатели некогда большого и шумного города, поднялось с частоколов и полетело в поле на прокорм.

— Чу! Бесовская сила! — отпустил на миг поводья Дмитрий Красный, крестясь, а потом повёл коня дальше, мимо порушенного городища, к Москве.

Под стенами Москвы уже собралась большая рать. Подошли дружины из Углича, Дмитрова, Ржева.

Звенигородские полки во главе с Василием Косым запёрлись в городе.

Все ожидали Василия Васильевича, а скоро прискакал и гонец, который сообщил, что великий князь выходит к Яузе.

Великокняжеская рать появилась из чащи многошумно: звенела и бряцала оружием, гремели трубы, приветствуя ратников. На город ложилась ночь. Шествие дружины Василия Васильевича напоминало величественный крестный ход — люди шли со свечами в руках и непокрытыми головами, все двигались к священным стенам. Далее князья спешились и шагали в ногу вместе со всеми. И если бы не робкий ветер и не зыбкое пламя свечей, огни казались бы отражением звёзд.

Дружина развернулась, опоясав огнями крепостные стены, и ещё долго слышались нестройные и охрипшие голоса воинов.

Утром великий князь назначил штурм крепостных стен Москвы, но с рассветом ворота вдруг отворились, и оттуда степенно вышли бояре.

— Ушёл Васька Косой! Совсем ушёл, пёс, как сатана в подземном ходе сгинул.

— А как же рать? — подивился Василий Васильевич.

— С собой всех увёл. Испугался, видать, множества огней, вот и ушёл.

Вздохнул Василий Васильевич, и не знали бояре, чего в этом вздохе было больше: облегчения, что не пролил братову кровь, или досады, что удалось Косому уйти от праведного гнева.

По прибытии в Москву Василий Васильевич пожаловал младшему брату Дмитрию Шемяке Ржев и Углич; Дмитрию Красному — Бежецкий Верх, а у Косого отобрал звенигородский удел.

Но нужно было совсем не знать Василия Косого, чтобы уверовать в то, что старший из Юрьевичей смирится. Василий Юрьевич ехал в Великий Новгород, туда, где прятались опальные князья. И Господин Великий Новгород принял Василия так же, как тремя месяцами раньше московского князя Василия Васильевича.

На Руси жалости достоин юродивый, калека и гонимый. Василий Косой был и тем и другим. Обидеть их — значит оскорбить самого Бога.

Вече, погудев, собрало Косому небольшую дружину, не оскудеет от этого Новгородская земля, почитай, вдоль всего океана тянется.

Василий в Новгороде не засиделся. Недосуг! В Коломну нужно поспешать, рать собрать, а затем к вятичам. Они всегда Юрия поддерживали, авось сыну пособят. И, отвесив на прощание посаднику Кондрату поклон, уехал из Новгорода. У самых ворот князь решил обернуться. Примета есть такая: если хочешь ещё раз с добрым человеком встретиться, обернись, прощаясь.

Обернулся Василий и никого не увидел.

Было далеко за полночь, когда в ворота монастыря постучали два чернеца. Монашка-вратница посмотрела в окошко на бродяг и строго сказала:

— Шли бы вы отсюда, добрые люди. Не могу открыть, игуменья больно сердита.

— Матушка, — взмолился один из чернецов, — неужто ты нас на дороге ночевать оставишь? Ведь не басурмане же мы какие, а свои, православные! Нам только ночь переждать, татей в лесу полно. А дальше мы своим путём пойдём. А хочешь, так заплатим!

— Ну ладно, чего уж с вас взять. Есть у нас для гостей местечко в притворе, для таких бродячих, как вы. А на рассвете, не обессудьте, прогоню! Матушка больно сердита, — снизошла к просьбам путников вратница, — прогневаться игуменья может.