Особенно злобную шумиху подняла американская пресса и мексиканские реакционные круги во время забастовки железнодорожников. Профсоюз работников железнодорожного транспорта СССР прислал в помощь своим мексиканским товарищам двадцать пять тысяч долларов. Президент Кальес вызвал Александру для объяснений. Всю вину она взяла на себя, заявив, что не информировала Москву о незаконном, с точки зрения мексиканского правительства, характере стачки.

Инцидент был исчерпан, однако Александре он стоил нескольких дней сердечного недомогания и удушья. Необыкновенно разряженный воздух мексиканской столицы теснил грудь. Жаркими ночами горло душили спазмы.

— Нет, — шептала Александра дежурившей возле её постели Пине Покровской, — этот климат не для обитателей ленинградских болот. Мой организм привык к влажности. Я не хочу, чтобы от сухости моя кожа стала как у крокодила!

Узнав о её самочувствии, нарком Чичерин предложил сменить Мексику на Уругвай. Однако политический климат в стране не позволял именно сейчас заявить об отзыве. Было решено к началу июня объявить, что Коллонтай едет в летний отпуск для лечения.

Для поправки здоровья она на две недели уехала в Куэрнаваку, горный курорт, расположенный у подножия песчаного плато, на котором стоит Мехико. Дышать там было значительно легче. Александра словно вернулась в привычный для её сердца климат Европы.

Поселилась она в бывшем монастыре Сан-Ахель, перестроенном теперь в загородный отель. Кельи были переделаны в гостиничные номера. Каждый вечер здесь устраивались танцы, а днём можно было наслаждаться тишиной, безлюдьем и покоем.

Кроме Александры в отеле было только два жильца. В субботу в ресторане она заметила ещё одного гостя — мужчину лет шестидесяти в генеральской форме. Пошептавшись с официантом, он подошёл к её столику и представился: генерал Франсиско Феррано, губернатор федерального округа. На Александру он произвёл приятное впечатление: высокий, с седеющей, клином подстриженной бородой; в его живых чёрных глазах было что-то неуловимо знакомое. Она разрешила ему занять место за её столом.

— Так вы та самая сеньора Коллонтай, которой нас пугают газеты?

— Та самая. Вам страшно?

— Мне всегда страшно в обществе умных и красивых женщин.

— Если генерал может признаться, что ему бывает страшно, значит, он храбрый солдат.

— Благодарю вас, сеньора. — Генерал с достоинством поклонился. — Храбрость солдата на поле боя — вещь естественная. Каким же мужеством должна обладать женщина, чтобы открыто заявить о своём непризнании семьи и брака!

— Я не признаю лишь буржуазную форму брака. В социалистическом обществе, когда исчезнет всё то гнусное, что оскверняет брачные узы, семейные отношения станут гармоничными, — с некоторой резкостью произнесла Александра.

— Вы напрасно волнуетесь, сеньора. Я вполне разделяю ваше мнение. Я сам противник брака. Причём браком я называю любое сожительство мужчины и женщины. Для меня что жена, что любовница — всё едино. Я вам скажу больше: свободное сожительство налагает больше цепей, чем законный брак. Я не о внешних обязательствах говорю, а о внутренних, моральных... Эта скованность, зависимость от собственных переживаний... Эта вечная неудовлетворённость любовницы... Моральные счета, которые она нам предъявляет... Её обиды ни с того ни с сего. А главное, что в отношениях не бывает искренности, правды. Всегда ложь, ложь обоюдная. Ложь ради покоя другого, ложь по привычке... Разве в супружестве люди бывают когда-нибудь сами собою? Такими, как с друзьями, коллегами, чужими женщинами? Разве они когда-нибудь договаривают свои мысли, дают волю своим настоящим чувствам, настроениям?.. О, об этом можно говорить много. Сам я католик, но я считаю, что у наших предков, ацтеков, были более здоровые половые отношения.

— Не знаю, как у ацтеков, — заметила Александра, — но даже в Европе ещё в средние века юноши и девушки до вступления в брак познавали друг друга во время так называемых «пробных ночей». Разве это не парадокс, что в наш «просвещённый» двадцатый век большинство легальных браков заключается втёмную, когда вступающие в брак стороны имеют лишь самое смутное представление о психике друг друга. Более того, они совершенно не ведают, существует ли между ними физиологическое сродство, то телесное созвучие, без которого брачное счастье неосуществимо.

— А если взять древних греков, мадам. Насколько совершенным был их институт любви: самоотверженные вакханки в храмах, интеллектуальные гетеры в полисах. А жёны полководцев и царей? Кто как не они вдохновляли поэтов и философов античности?

— Если бы жена Перикла Аспасия [31] жила в наши дни, — взволнованно воскликнула Александра, — напрасно ждала бы она за своей украшенной розами трапезой товарищей по изысканно тонким любовным радостям; с грубым, недостойным её по интеллектуальному уровню мужчиной не станет она делить трапезы, а «духовно-благородному» мужчине было бы всегда некогда проводить свои вечера у Аспасии.

— Сеньора, мне ещё не приходилось встречать женщин, которые бы так мудро и смело обсуждали эти болезненные вопросы. Я хотел бы продолжить этот разговор. Вы позволите мне после сиесты пригласить вас на прогулку по окрестностям монастыря?

Когда Александра вернулась в свою комнату, там её ждал огромный букет роз, в который была вколота визитная карточка генерала.

«Как это трогательно, — умилилась она, — ведь ни ему от меня, ни мне от него ничего не надо». Закинув за голову обнажённые руки, Александра лежала на кровати и глядела в окно. На фоне синего безоблачного мексиканского неба чётко выделялись стоявшие у окна алые розы. «Может быть, не стоило торопить Чичерина с переменой поста, — думала Александра. — В работу я уже втянулась, связи завязываются... Да, он очень мил, этот генерал. Эти чёрные глаза... О Господи! Владимир... Так бы, наверное, выглядел сейчас он в генеральской форме. Почему меня так тянет к военным? Коллонтай, Дыбенко, этот милый Серрано. Что за странная вещь судьба! Скольких сил мне стоило вырваться из среды, в которой я была рождена: уход из родительского дома, разрыв с мужем, подполье, эмиграция. Я была убеждена, что победила судьбу, а она вновь с издёвкой возвращала меня к исходной точке. Вырвавшись из жёлто-белого дворянского гнезда в Куузе, я очутилась в жёлто-белом дворянском особняке русского посольства в Осло, прямо возле королевского дворца. Нужно ли тратить силы на борьбу с собственной судьбой или безропотно ей подчиняться, ведь от неё никуда не уйти? Или надо бороться только для того, чтобы уверовать в себя? Ведь судьба не только шутила надо мной, она меня берегла. Она не дала мне стать женой царского генерала, спасла от трагедии белой эмиграции... Интересно, какие ещё сюрпризы она мне готовит?»