Василий поднялся, обошёл пегого жеребца кругом.

— Вроде бы смирный конь, а я как раз такого и хотел... И цена подходящая... Ты как думаешь? — обратился к вофру стратиот.

— Прикажи оседлать.

Лошадиный маклак обиженно завопил:

— Да для чего же ему седлать? Ты бы вначале спросил почтенного стратиота, собирается ли он ездить на нём верхом? Может, ты думаешь, что он готовится воевать?! Спроси!..

— В самом деле, зачем же седлать? — простодушно удивился покупатель. — Годы мои уже не те, чтобы ходить и походы...

— Ты слышал, вофр? — торжествующе воскликнул маклак.

— Оседлать, — коротко повторил Василий.

От главных рыночных ворот донеслось громкое ржание — четверо дюжих молодцов едва сдерживали трёхлетнего гнедого красавца — строптивого, необъезженного, сильного.

Восторженно ахнули рыночные зеваки, и даже привычные ко всякому вофры не сдержали возгласов одобрения.

Жеребец вырывался из рук табунщиков, дёргался, хрипел, дико кося налитыми кровью глазами.

— Ага, вот и мои гнедые!.. — горделиво сказал, подходя к вофрам, кривоногий Фрол, известный в Городе перекупщик лошадей. — Хороши?

Вофры заговорили все вместе, оценивая каппадокийских красавцев. С первого взгляда знатокам стало ясно, что в жилах этих буйных скакунов пульсировала кровь арабских иноходцев и степных тарпанов, в них чувствовалась сила македонских тяжеловозов и понятливость родосских коней, легко обучаемых самым изощрённым приёмам конного боя.

Пока все любовались пригнанным на торжище табуном, барышник взял своего пегого жеребца под уздцы и тихо повёл его к боковым воротам.

— Ты куда это направился? — зычно окликнул маклака старшина вофров. — А ну постой! Тебе что было велено? Седлай!

— Я ведь так только... В сторонку отойти, чтоб не мешать тут... Разве ж я что? Так только... — испуганно втянув голову в плечи, будто перед неизбежными в его ремесле побоями, говорил лошадиный барышник и всем своим видом выражал лишь желание услужить вофрам.

Оседлав жеребца, маклак обречённо протянул поводья Василию.

Вофр сокрушённо покачал головой, затем легко и умело, без помощи стремян, взмыл на седло, перетянул жеребца плетью так, что пегий увалень взял с места в карьер.

Василий совершил несколько кругов вокруг площади, переходя с рыси на галоп, с галопа вновь на рысь, затем резко натянул поводья, останавливая жеребца, живо спрыгнул на землю и приник чутким ухом к порывисто вздымавшейся груди коня.

Из лошадиного нутра слышались хрипы и бульканье.

— Жеребец с запалом. Через неделю сдохнет, — сказал Василий стратиоту.

— Ну да? — изумился стратиот.

— Сам послушай.

— Ты ничего не смыслишь в лошадях! — нахально прокричал барышник, уразумев, что нужно спасать не сделку, а свою шкуру. — Да этот красавец ещё тебя переживёт! Когда ты сдохнешь, я на этом ломовике сам отвезу твой тухлый труп на кладбище!.. Клянусь Пресвятой Девой Марией, что я не возьму с твоей вдовы ни обола... Потому что она и без того довольно настрадалась в этой жизни, если вынуждена иметь своим мужем такого урода!..

Василий хмуро покосился на жулика, словно раздумывая, не отвесить ли ему тумака, но, видно, решил не связываться с этим проходимцем.

Протоспафарий Феофилакт поманил к себе Флора, спросил, не отрывая взгляда от лошадей:

— Сколько просишь за всю четвёрку?

— Четыре литры золота, ваше превосходительство, — не раздумывая ни минуты, выпалил Флор.

Даже вофры засомневались — справедливой ли будет такая сделка?

Протоспафарий возвёл очи к небу, вздохнул, затем покачал головой и назвал свою цену:

— За три литры возьму!

— Четыре! — не уступал Флор. — Не проси, ваше превосходительство, не уступлю.

Всё ещё раздумывая, протоспафарий подошёл к Василию:

— А скажи мне, любезный, ты смог бы заставить эту четвёрку ходить в одной упряжке?

— Наверное, смог бы, ваше превосходительство...

— Сколько времени это займёт?

— Месяца два-три, ваше превосходительство!

Вновь задумался протоспафарий, озадаченно поглядел ни гнедого жеребца. Наконец решился.

— А за месяц смог бы?

— Ну, если постараться...

— Покажи мне, на что способен этот конь! — приказал протоспафарий.

Неуверенно хмыкнув, Василий поднял с земли седло, осторожным шагом приблизился к каппадокийскому жеребцу, остановился перед ним, ласково провёл ладонью по морде, заглянул в налитые кровью глаза. Затем Васиной стал нашёптывать на ухо жеребцу нежные слова и между делом бережно положил ему на спину седло. Пока кофр ласками отвлекал внимание жеребца, табунщики затянули подпруги. Василий стал медленно двигаться вдоль шеи коня, поглаживая шелковистую шкуру, роясь пальцами в буйной гриве, и вдруг взлетел в седло.