Шрифт:
— Вы знаете мое имя? — настораживается Карла.
Минутное замешательство, затем он находит ответ:
— Он часто вспоминал о вас.
Еще минута молчания. Карла задумалась.
— Правда, — говорит она наконец. — Вы же были его другом… Но я вас прервала, вы хотели что-то сказать?
— Я был с ним до самого последнего момента, — Скала решается на крайнюю ложь.
— До последнего… — тихо повторяет женщина.
— Да, я единственный спасся из горящего самолета. Я спасся, — Иржи переводит дыхание и наносит последний удар, — ценой такого уродства. Страшная цена!
Минута молчания.
— О чем вы задумались? — спрашивает он.
— Мне стало стыдно. Стыдно того, что я подумала: почему вы, а не он? Это жестоко, и, повторяю вам, я стыжусь такой мысли…
— Мне кажется, — взволнованно говорит Иржи, — вы плохо разглядели, каким я спасся…
— Вы говорите, что знали Иржи, — прерывает его Карла. — Извините, но мне кажется, что все-таки вы его знали не очень хорошо. Это было для него совсем не самое важное. Самое прекрасное в нем было не лицо.
Скала напряжением всей своей воли сдерживает волнение.
— Нелегкая у него была бы жизнь, поверьте, Карла. Вчера меня выгнала из купе женщина, потому что мое лицо испугало ее ребенка.
— Она, видимо, не подумала, что, будь вы отцом этого ребенка, она отнеслась бы к вам иначе, — тихо возразила Карла.
— Может быть, — сказал он еще тише. — Но, конечно… ребенок все равно испугался бы…
— Вы думаете? — она пристально поглядела ему в глаза. А если бы даже и так! Если бы в первый момент ребенок испугался, разве можно сердиться на него за это?
Наступила долгая пауза.
— Позавтракайте с нами, — наконец прервала молчание Карла. — Хотите чаю или кофе?
— Чай, если разрешите. Я привык к нему в России.
— Ну, у нас русского чаю вы не получите, — улыбнулась она. — У нас все еще сурогат.
— Ах да, любимая смесь, — оживился Иржи. — Липовый цвет с клубникой… — Он запнулся и поспешил выпутаться: — Всякий раз, как мы пили чай, Иржи вспоминал этот букет.
— Значит, он часто вспоминал о нас? — вздрогнув, сказала она.
— Постоянно, Карла.
В ее глазах блеснули слезы.
— Извините, я пойду приготовлю завтрак.
Иржи напряжен, как струна. Чуть-чуть он не проговорился. Он ходит по комнате, с нежностью осматривает знакомые предметы, даже зеркало не кажется ему сейчас жестоким. Его манит блестящая крышка рояля. Он садится осторожно, чтобы не вызвать звука, касается пальцами клавишей. «Все осталось так, как было, когда уезжал Иржи…» Все ли? Мебель, ковры, занавески на своих местах… Почему же что-то кажется ему здесь чужим?
Пальцы Иржи незаметно нажимают клавиши, он тотчас спохватывается: не заиграть бы какую-нибудь мелодию, которую он прежде играл дома! Иржи начинает русскую песню, ту самую, что пел майор Буряк, когда они возвращались из штаба. Иржи хочет уверить себя, что на душе у него легко, но какое-то неясное чувство гнетет его. Хорошо бы заглушить это чувство музыкой, заиграть громко… Уже несколько месяцев он не играл на рояле. Кажется, что кто-то глядит на него. Иржи быстро поворачивается на вращающемся стуле.
Карла вошла тихо, как призрак, и, поставив на стол дымящийся чайник, смотрит на гостя. Растерявшись, Иржи с громким стуком захлопывает крышку рояля. Карла стоит рядом, спокойная и молчаливая.
Наконец Иржи понял, что его смущает, — ее спокойствие. Ведь он пришел с такой вестью… Она могла бы все-таки…
— Два кусочка? — прерывает Карла его раздумье.
— Без сахара, пожалуйста, — шепчет он, все еще растерянный.
— Как Иржи, — с улыбкой говорит она.
— Да… в самом деле… я припоминаю… он тоже пил без сахара, — желая скрыть смущение, Скала наклоняется над чашкой. — Чудесный чай… у него аромат домашнего очага.
— Теперь вы будете пить его часто, господин капитан.
— Не знаю… — Скала смущается еще больше.
— Будете! — Карла смотрит на него в упор. — Ведь здесь у вас есть жена, есть сын!
— Карла! — Скала вскакивает, но тотчас же овладевает собой. — Постойте, куда же вы? — спрашивает он, видя, что жена встает и идет к двери.
— Придется впустить собаку, — улыбается она. — Покоя от нее нет, все время скребется у двери.
— Отстань, отстань, старый! — защищается Скала от радостно прыгающего на него пса. — Карла, ты… Оставь меня в покое, Жук! Так ты знала, Карла?