Шрифт:
– I think I heard something.. [105]
– I'll tell you about this mystery. In fact, you can never fuck Russian girl. This is our mystery. [106]
– No, I've fucked them, many times! [107]
– You didn't. It was a dream. Every Russian girl is learning this art from her mother. She is taking your money and you are fucking yourself dreaming about Russian girl. So what is the difference and why you have to pay a lot of money for it? [108]
105
Что-то припоминается…
106
Я расскажу тебе об этой загадке. На самом деле ты никогда не сможешь трахнуть русскую девушку. Это наша загадка.
107
Да как же, я трахал их, много раз!
108
Нет, не трахал. Это был сон. Каждая русская девушка учится этому искусству от своей матери. Она берёт твои деньги, и ты трахаешь себя сам, мечтая о русской девушке. Так в чём разница, и почему ты должен платить за это кучу денег?
– Ah…
– I'll tell you more. You can save your money and fuck yourself in your hotel for free, there is no need to invite a girl and pay even five Euros. Anyway you'll be masturbating only. Don't let Russians cheat you. [109]
– This is… shocking to me… [110]
– Yes, my friend. You can never fuck Russia. Only in your dreams… [111]
Гибель Хазарии
109
Я скажу тебе больше. Ты можешь вообще поберечь свои деньги и трахнуть себя сам в своём отеле совершенно бесплатно. Нет никакой необходимости приглашать девочку и платить ей даже пять евро. Всё равно ты будешь просто мастурбировать. Не позволяй русским обманывать себя!
110
Я в шоке…
111
Да, мой друг. Тебе никогда не трахнуть Россию. Только в своих грёзах.
Волочилась рать победная, текла по хазарской степи к Итилю-городу.
Да по пути расходилась малыми ручейками:
кто останется в деревеньке с чужой вдовой, а кто посредь степи землянку выроет, дальше не идёт. Оно ведь устает человек воевать.
Генералы-мурлы вперёд ускакали, на конях резвых, переменных, в стольном городе от кагана урдена получать да вотчины в разграбление. А войско волочилось следом, куда солдатам спешить? Вот и шли долго, дольше, чем воевали. Почитай четыре весны шли. Сказать правду, так с остановками, с передышками: где на сусликов поохотиться, где яблони обтрясти, а у реки – рыбу штанами ловили. Провианту другого не было.
Ну и разбредались ещё.
Малая часть до Итиля добрела.
И Саат с ними. Ни вдовушки ему, ни суслики не интересны были. Чаял, может, хоть одну кобылицу вернут, как вся война уже кончилась.
Подошли к городищу, и ни тебе оркестров дудочных, ни лавровых веников, ни сладких речей славящих. Поначалу и ворота не захотели им отворять, кричали: что за сброд, цыгане нешто? Экие оборванцы!
Износились в пути, обтрепались, чего уж тут.
А пустили потом люди добрые, видать, подумали: чем помрут у стен, может, кому сточных канав почистить или выложить камнем двор пригодятся.
Зашли вой в Итиль и – мать твою в поперечнике! Не узнать, другой город стал.
И хазар, почитай, не осталось.
Люд диковинный, чёрный да жёлтый кругом.
Лавка на лавке, торговля днём. Ночью танцы дурные. Говорят так – язык сломаешь.
Вроде оно по-хазарски, да чудно, коверкано.
А кто ж нарядок хранит? Вот тут прямо громом в темечко: по улицам Итиля чечмецкие сотни гарцуют! Они и закон следят, и суд чинят. Главный их, тот, что каганов перстень целовал, на каждом углу стоит, с каганом обнимается – статуи.
Самого кагана не видел никто, давно уже.
Через чечмека волю свою гласит. Шепчут, что нет кагана. Одно слово осталось – каганат! А кагана нету.
Может, и не было никогда.
А мурлы? Мурлы где же?
А в заморских землях мурлы, там, куда хлеба возили, да в свои же хоромы ссыпали:
при многом хлебе и человек. Бросили землю хазарскую.
Сталось, что не хазары и были, а другого народца, страннего.
Дошёл до шатра своего Саат, а там уже люди какие-то, детишек у них, как у кошки котят, бегают все, орут. Кобылу не вернут, значится. И само жилище пришлыми заселили. Кому теперь нужен, да где?
Сел Саат на пригорке, пригорюнился.
А звезда падучая?
А что звезда! Мимо пролетела.
Пустошь
Прошедшие события, голландские таблетки и голова китайца вывели Максимуса из состояния оцепенения обыденностью, в повседневном распорядке которой он ходил на работу каждое утро, а по вечерам пил пиво и смотрел телевизор. Сместилась точка сборки в сознании, что-то навсегда переменилось. И перемена эта была тревожной.
Следующий за проводами Петера день был субботой, выходным. Семипятницкий спал до полудня. Перед самым пробуждением он увидел свой следующий, маленький и грустный сон о Хазарии.
Приняв душ и сварив себе четыре яйца вкрутую, Максимус позавтракал (пообедал?) и решил ехать. Куда-нибудь. Попавшийся на глаза глянцевый журнал рассказал о памятниках российской древности на расстоянии двух-трёх часов езды. Вот только сначала надо было найти брошенную вчера машину.
Максимус оделся, вышел и поймал такси до центра. Свой автомобиль он обнаружил на том самом месте, недалеко от бара «Трибунал», где оставил его накануне. Его не тронули ни воры, ни хулиганы, ни эвакуатор. Это был хороший знак. И Семипятницкий отправился на Север.