— Куда мы все-таки летим, Анхен? Я устала, мне надоело чувствовать себя твоей погремушкой, с которой ты резвишься.

— Ну прости, мне тоже с тобой тяжело. Ты не в состоянии осознать простейших вещей, которые в этой стране понятны даже младенцу.

— Куда. Мы. Летим.

— Мы летим на Ледяные Водопады. Это очень красивое место, но кроме вампира тебе его никто и никогда не покажет.

— Почему?

— Потому, что это место за краем Бездны. На вашей стороне, — добавил он, поймав мой быстрый испуганный взгляд.

— А зачем ТЫ решил мне его показать?

— Чтобы немного отвлечь от проблем с учебой. Чтобы немного помочь в исполнении твоей мечты увидеть разные диковинные места. Чтобы просто немного тебя порадовать, мне кажется, тебе должно там понравиться. Это место тебе сродни. Для меня ты и сама — девочка за краем Бездны.

Отвечать я не стала. Иногда он говорил так красиво и искренне, что хотелось верить. Но от этого он не переставал быть вампиром. Просто за свою долгую жизнь он выучил столько всяческих слов, что некоторые из них подходили. Попадали идеально и в душу и в ситуацию. Мы летим на Ледяные Водопады. Потому, что встретив меня в слезах в коридоре, ему захотелось меня порадовать. Пусть так. Допустим. Пускай будет так.

Еще полчаса прошло в молчании. Я рассматривала землю, словно протекавшую под нами внизу. Это было красиво. Как-то кукольно-красиво, словно я разглядывала бесконечный макет города и окрестностей в Центральном музее Светлогорска. Хотя Светлогорск мы уже давно миновали, и даже высокие белые башни главного здания универа — наши единственные горы, горы светлого разума, который наука дарует людям — уже были почти неразличимы вдали.

А впереди, у самого края горизонта, показалась Бездонная Бездна. Ее неровные рваные края были хорошо различимы даже на огромном расстоянии. Чуть правее по курсу возвышалась священная Гора Вампиров, единственное место на краю, откуда был хорошо виден Великий Город. Из той же Усть-Каменки его было уже не разглядеть, ибо Бездна была не только огромна, но и извилиста, и весьма прихотлива в своих извивах. Впрочем, отсюда сверху Гора казалась не более, чем небольшим аккуратным холмом. Слишком уж аккуратным на фоне нервно и хаотично изгибающейся, словно в конвульсиях, Бездны. И ведь, наверное, этот холм рукотворен, пришла мне в голову мысль. Но спрашивать я не стала. Он точно знал, и наверняка бы ответил — на такие «безличные» вопросы Великий отвечать любил, и весьма пространно. Но я просто не хотела сейчас слышать его голос, даже оборачиваться в его сторону мне не хотелось. Просто летела и разглядывала пейзаж, стараясь по максимуму все запомнить. Вряд ли кто-то собирается так уж часто катать меня в поднебесье. Вон тогда в парк — так и вообще на автобусе возил…

Анхен спокойно смотрел вперед, предоставив меня самой себе. Для него этот полет был очередным, миллионным, миллиардным по счету, и вряд ли его хоть как-то интересовали виды наизусть знакомых окрестностей, или хоть чем-то напрягал процесс управления машиной. Он просто летел — ни к чему не стремясь, ничего не торопя. Меня невольно завораживала эта его способность — очень спокойно ждать чего бы то ни было, словно у него — все время этой галактики, и весь мир согласиться подождать вместе с ним. Нет, он очень торопился быстрее вылететь, и сейчас летел, наверное с максимально возможной скоростью, но отменить эти полчаса пути он не мог, и потому просто ждал, когда они истекут. Спокойно, неторопливо. Может просто летел, как дано летать лишь вампирам — заплутав душей в облаках и ветре.

Нет, нахождение вместе с вампиром в ограниченном замкнутом пространстве не способствует сохранению способности критически мыслить. Я его недавно практически ненавидела, а вот сейчас уже почти любила, ну, или может, просто — весьма романтически поэтизировала.

Усть-Каменка приближалась. Укутанную снегом реку различить среди полей было сложно, а вот небольшие домики этого городка были сверху как на ладони. Городок был небольшой, провинциальный, с уютными кривыми улочками, небольшими косогорами, уходящими покато к реке. Самые последние его дома отделяло от Бездны метров двести. И эти двести метров, отгороженные высоким забором с колючей проволокой наверху, явно являлись полосой отчуждения, снежный ковер там не прорезала ни одна тропинка, ни один след. Меня этот бетонный забор, признаться, весьма покоробил. Понятно, это сделано из предосторожности: свалиться нечаянно в Бездну — это не в речку, тут без вариантов. Но можно же было сделать это как-то… изящнее, что ли.

Видимо, чтобы не вызывать моих опасений, Анхен начал снижаться еще на подлете к городу, над рекой, двигаясь вдоль ее замерзшего русла. Через Усть-Каменку мы летели на высоте, наверное, третьего этажа. Толи наплевав на все правила, которые запрещают летать через город столь низко, толи наврал он мне про все эти правила.

Впрочем, сейчас этот вопрос меня не волновал. Сердце замирало в предвкушении и страхе: мы приближались к Бездне. Ведь, что бы там светлейший куратор ни говорил, но всегда был ровно один способ понять, что именно он задумал, и этим способом мне предстояло воспользоваться с минуты на минуту. Прилететь с вампиром на край Бездны — это… это надо один раз попробовать пережить, и, если получиться, всю жизнь об этом потом всем рассказывать — будет хитом любой беседы, на зависть подругам. Но для начала — надо как-то это пережить.

На том же уровне, где стена ограничивала город, реку перегораживала в несколько рядов толстая кованная решетка. И это тоже было понятно. Течение здесь, видимо, весьма ощутимое, и чтобы ни пловец, ни лодка, ни что крупнее… И даже если одна из секций первого ряда будет повреждена или протаранена, останется еще несколько рядов, чтобы затормозить и удержать потерявшее управление судно.

Через реку был переброшен мост, по нему изредка проезжали машины, шли куда-то люди. Замерзшую реку прорезало множество тропинок, была хорошо различима лыжня, и даже несколько лыжников на ней. В одном месте был расчищен каток, и мальчишки играли там в хоккей. Мы летели настолько низко, что нас видели все. И замирали, провожая восторженным завороженным взглядом.

— Анхен, а как же дети? — не выдержала я.

— А что дети? — невозмутимо поинтересовался Анхен.

— Ну, они же не должны видеть вампиров, а они нас видят.

— Ну, во-первых, они видят не нас, а только мою машину. И я не думаю, что в этой стране есть дети, которые считают, будто вампиров не существует. Так вот один только что мимо пролетел. А во-вторых, задача не в том, чтобы дети не видели вампиров. Задача в том, чтоб они их не чувствовали, не ощущали того, что стоящий — да хоть прямо перед ними — вампир. Не общались с нами, даже в неузнанном виде, дольше пяти минут. Иначе мозг горит. Не выдерживает напора нашего ментального излучения. И дальше это существо — уже не ребенок и не человек — может стремиться только к полному слиянию, ему физически больно, если он не ощущает рядом вампира. Поверь, это гуманнее сразу убить, без вариантов. И поверь, такими вещами у нас не играет никто и никогда. Даже чтобы покрасоваться перед хорошенькой девушкой. У нас, знаешь ли, слишком редко рождаются дети. И иногда мне кажется, что мы ценим ваших детей гораздо больше вас самих. Особенно после того, что я вижу иногда в больнице… — он вздохнул, чуть качнув головой. — Так возвращаясь к твоему вопросу: я никогда не причиню зло ни одному ребенку. Тебе — запросто, а вот за них можешь быть спокойна. Помнишь, мы гуляли в парке, и там была куча детей, и прямо у нас под ногами. Но ни один из них не почувствовал в тот день вампира. А сейчас — да, все знают, что в машине вампир. Но ощутить меня на таком расстоянии они не смогут. И даже когда мы выйдем из этой машины, мы все равно будем слишком далеко, чтоб им хоть что-нибудь угрожало. Успокоил?