Ему это важно. Бездна их всех забери, лет двадцать же прошло, как минимум, а ему это важно! Он за нее боится! Не за меня. Не за себя. За нее…

— Ее не осудили, — я поняла, что знаю ответ. Мне не говорили, но я знаю. — И не осудят. Он промолчит.

— Что? Ты же сказала, что он не говорил про нее? — папе очень хотелось поверить, но он не мог. Слишком боялся. За нее.

— У них там сейчас… один проект подвешен, — в подробности вдаваться не хотелось. — И я для этого проекта — аргумент против. А ему нужны аргументы за. Поэтому он промолчит. Про меня. И про нее.

— Спасибо, — папа вздохнул.

— Обращайся. Так ты не ответил.

— На что?

— На вопрос. Она тебя любила? Ты вообще веришь, что вампир может любить человека?

— Я это знаю, дочка.

— Знаешь что? По-твоему, выпить человека до смерти — это любовь? Как вон Лизка тогда сказала: высшая форма любви для вампира — смерть?

— Дура она, твоя Лизка, — вдруг бросил в сердцах отец. — Дурой жила, дурой померла. Ну, хоть счастливой. Выпить человека до смерти — это не любовь, это жажда вперемешку с похотью. А высшая форма любви для вампира — вот просто, чтоб ты знала и не путала — это жизнь. Жизнь, подаренная тому, чьей крови ты жаждешь так, что сводит челюсти. Тому, кого ты хотел бы видеть рядом с собой до последнего его дня, но отпустил. Прогнал, потому что знаешь, что от постоянного нахождения в твоей ауре его мозг сгорит. И да, она любила меня! Не потому, что спасла, нарушая закон своего народа. Вернее, не только потому. А потому, что сумела отпустить. Несмотря на жажду. Наплевав на желания. Любила, потому, что подарила мне жизнь, отказав себе в блаженстве, которое она испытала бы, вкусив мою смерть! И иди уже, готовься к экзаменам, а то ужина у нас сегодня точно не будет.

Он вернулся к плите, весьма раздраженный, всей своей спиной демонстрируя, что не желает больше со мной общаться. Но он меня не убедил. Все равно не убедил.

— Ты прости, папа. Только, может, проще все. Надоел ты ей хуже пареной репы, вот и прогнала.

— Тебя там не было, Ларис, — спокойно ответил папа. — А я не собираюсь обсуждать с тобой интимные подробности, что бы что-то доказывать. Мне достаточно того, что я знаю. Нет, я ей не надоел. Да, любила. И — иди уже. Иначе с мясом будешь заниматься сама.

Ушла. Вот только готовиться к экзаменам была не в состоянии. Упала лицом в подушки. Значит — бывает. У кого-то — все-таки бывает. А мне — только боль. Только боль…

Я не хотела об этом думать. Я не могла об этом думать. Этого не было. Ничего такого со мной не было. Не происходило. Никаких вампиров в черном. Никогда. Никогда. Никогда.

Мама разбудила меня к ужину. Но есть уже не хотелось. Ничего уже не хотелось. От папиных откровений стало только хуже. Много хуже. Они там, значит, развлекались, а меня теперь — ремнем по заднице? У них там любовь, а у меня из-за этого — полубезумный вампир с садистскими замашками и невнятными резонами? И он еще мне рассказывает, что принца Дракоса не существует! Да вот своими глазами на днях в собственной гостиной видела!

— Мама! Ты прости меня, мама, я виновата! Я не хотела, чтобы вас из-за меня… так…Что он вам сделал? Напугал? Обидел? Что?!

— Да ничего, дочка, — мама присела ко мне на кровать. — Так, постыдил, что ребенка неправильно воспитываем. Что ты у нас до 18 лет доросла, а не знаешь, как вести себя правильно. Что с людьми, что с вампирами… Стыдно было до безумия. Как же так, я ж тебя всегда учила… а ты вот… так…

— Мама, что значит постыдил, да на вас обоих лица не было! Что он сделал?

— Ничего. Говорю ж — было стыдно перед ним. И страшно. Нет, он ничем не угрожал, ни слова. Просто страшно. Я раньше и подумать не могла, что находиться рядом с вампиром — настолько страшно. Я и близко-то их раньше не видела никогда, если честно. Но те, кто видел — они совсем другое рассказывали. Говорили — обожание чувствуешь, восторг. Желание, чтоб он всегда был рядом, взглянул хоть раз, хоть слово бы тебе обронил… А я только ужас чувствовала. И мечтала, чтоб он больше не смотрел на меня, не говорил со мной, ушел. Может, это я такая неправильная? Может, это из-за меня ты…

— Нет, мама, что ты! Не из-за тебя. Ты правильная. Это он… Он вломился в наш дом в состоянии глухого безумия, перепугал вас… он же это специально! Специально! В его ауре обычно и ощущаешь — вот то, что тебе говорили. Но в тот день у него аура была другая. Совсем другая. А он еще давил. Давил ей, усиливал

— Лара, ну как аура может быть другой?

— Да запросто! Башку снесло от гнева, и вот пожалуйста! И, как я поняла, он даже взъярился-то не из-за меня. Он в таком виде к нам с той стороны прискакал! Проекты там его не приняли! Только там он, видно, вякнуть не может, а здесь — полетели головы!

— Лара, ну вот что ты говоришь! Как ты говоришь! Да у тебя в каждой фразе — вопиющее неуважение. Он же вампир! Великий! Он же тебе объяснял уже всю недопустимость такого поведения.

— Объяснял?! Вот так это, по-твоему, называется? Да он избил меня до полусмерти практически на глазах у собственных родителей! И никто, никто не объяснил ЕМУ всю недопустимость такого поведения!

— Лариса, если он это делает, значит это правильно! Значит, по-другому было нельзя! Он вампир, ему лучше знать.