А я поклялся в душе, что никогда в жизни не стану петь для таких людей, как Максуд.

Но тот больше не вспомнил обо мне, потому что в эту минуту появились десять арабских танцовщиц. Некоторые из них танцевали уже давно, остальные же были совсем молоденькие и необычайно грациозные девушки.

Гости еще охотнее стали вливать в себя напитки, чаще прикладывались к наргиле. Танцовщицы расхаживали по залу, покачивая бедрами. Мне вскоре это прискучило, и я отправился на улицу поиграть с Омаром и Айшей.

— Что? Уйти в самый разгар праздника! — воскликнул Ибрагим, молодой продавец цветов. Глаза у него блестели от вожделения.

— Ты забываешь, что Башир еще не мужчина, — ответил, смеясь, Галеб-водонос.

— К счастью для него, — прошептал смиренный старец Хусейн.

И Башир заговорил вновь:

— На следующий день после полудня Абд аль-Меджид Шакраф отправился к госпоже Элен, чтобы скоротать время в приятнейшей беседе. А я пошел в порт, куда ежедневно в этот час один за другим приходят корабли из Альхесираса и Гибралтара. Это всегда развлечение, да и кое-какая польза.

Проходя мимо таможенной кофейни, находящейся у самых портовых ворот, я заметил на террасе моего друга Флаэрти — а я был почти уверен, что найду его там, — и вместе с ним одного пожилого француза.

Я очень люблю эту кофейню. В окна видны красивые яхты и испанские пароходы регулярной линии, большие суда, плавающие по семи морям, и рыбацкие баркасы. Среди завсегдатаев — испанцы, мальтийцы, арабы, евреи, таможенники, полицейские, честные и бесчестные торговцы, матросы, контрабандисты. Все они собираются вокруг столов с домино. Слышны негромкие голоса: посетители что-то предлагают, покупают, продают, совершают разного рода сделки.

Воспользовавшись случаем, я подошел к моему другу Флаэрти и, усевшись рядом с ним, с глубоким почтением приветствовал его собеседника господина Рибоделя. Сделал я это, надо сказать, от всего сердца, потому что господин Рибодель — человек весьма преклонного возраста и на удивление обширных познаний. Наш город он знает лучше любого другого иностранца и даже, друзья мои, лучше любого араба. Вот уже пятьдесят лет, как он живет в Танжере. Он приехал сюда во времена, когда не было еще Большого базара, когда в Марокко правил султан и консулы иностранных государств, чтобы получить у него аудиенцию, должны были скакать на лошади в Фес непременно в сопровождении охраны, поскольку за стенами старого города, по горам и равнинам, рыскали вооруженные отряды берберов. С той поры старый Рибодель и знает Танжер. И хотя сыновья его сыновей уже взрослые люди, он продолжает с успехом заниматься адвокатской деятельностью. Он лучше, чем кто бы то ни было, разбирается в сложном законодательстве этой страны и лучше других осведомлен в том, что готовят и над чем размышляют в данный момент судьи, разные влиятельные люди и даже консулы иностранных держав.

По его виду никогда не скажешь, что у этого человека столько достоинств. Полный и рыхлый, сгорбленный под тяжестью прожитых лет, неряшливо одетый, он все время покашливает, сплевывая мокроту, и водит по сторонам маленькими глазами с красными веками. Но стоит вам послушать, как он говорит, и вы поймете, что перед вами мудрец.

С тех пор как при таможне открыли кофейню, он каждый день в одно и то же время приходит сюда. Именно об этом он и рассказывал господину Флаэрти, когда я подошел к ним.

«И как давно вы ходите сюда?» — услыхал я вопрос моего друга.

Господин Рибодель, покашливая и сплевывая по своему обыкновению, ответил:

«Вот уже двадцать лет, молодой человек. И все эти годы я вижу здесь людей, которые приходят встречать корабли сначала раз в неделю, потом несколько раз, а потом и каждый день. И так до конца жизни. Вот и вы, молодой человек, вот и вы теперь здесь…»

«Но я и они не одно и то же! — воскликнул мой друг Флаэрти. — Я-то в один прекрасный день непременно уеду отсюда… Стоит мне только захотеть…»

«Точно так же говорили и они, — сказал господин Рибодель. — Давайте-ка сыграем партию».

Через несколько минут какой-то молоденький еврей подошел к господину Рибоделю, и мой друг Флаэрти, чтобы не мешать им, отсел в сторону.

Когда юноша ушел, господин Рибодель и господин Флаэрти возобновили игру.

«Вы, кажется, дружите с этим полоумным счастливцем Абд аль-Меджидом Шакрафом?» — то и дело сплевывая, спросил господин Рибодель.

«Да, — ответил господин Флаэрти. — Он мне очень симпатичен».

«Тогда пусть зайдет ко мне в один из вечеров на Малый базар, — сказал господин Рибодель. Сделав ход, он добавил: — И не откладывая. Это в его интересах».

Я со всех ног помчался к моему господину, чтобы предупредить его. В тот же вечер мы были на Малом базаре.

Я сразу понял, почему старый господин Рибодель выбрал для разговора с Абд аль-Меджидом Шакрафом именно это место: он не хотел, чтобы их встреча привлекла чье-либо внимание, — а для этого трудно сыскать более подходящее место, чем Малый базар.