С тех пор как Танжер стал тем, что он есть сегодня, и даже в пору, когда город не выходил за пределы крепостной стены, эта небольшая площадь, на которую ведут и улица Менял, и все большие и маленькие улицы, спускающиеся со старой касбы, — эта площадь, со всех сторон окруженная террасами кофеен, неизменно служила местом встреч и проведения досуга. Богатые и бедные, арабы, евреи и испанцы, степенные чужеземцы, живущие в Танжере, и оторопелые туристы — все толклись там, на ее мостовой, или сидели за столиками кофеен. Стоит ли удивляться, что в этом людском водовороте два человека встретились как бы случайно, сели рядом, поговорили несколько минут и разошлись?

Все именно так и произошло, и Абд аль-Меджид Шакраф с напускной беспечностью выслушал удручающие новости, которые поведал ему старый и прозорливый господин Рибодель.

Кто же все-таки донес на моего господина? Господин Буллерс, торговец золотом, считавший, что тот не оказал ему должного почтения? Или какой-нибудь американец, возмущенный тем, что огромный звездно-полосатый флаг реет над домом араба, в прошлом бедного лоточника? Или завистник-араб? Или же кто-то другой, взбешенный предстоящей женитьбой Абд аль-Меджида Шакрафа на прелестной госпоже Элен? А может, все они вместе? Этого господин Рибодель пока еще в точности не знал. Но одно не вызывало у него ни малейшего сомнения: американскому генеральному консулу была передана бумага, в которой содержалось обвинение в адрес моего господина, и сделали это люди весьма влиятельные.

Абд аль-Меджид Шакраф, все еще в счастливом расположении духа после визита к госпоже Элен, одновременно веря и не веря тому, что рассказал ему господин Рибодель, пожелал узнать, в чем собственно его обвиняют. Но старый господин Рибодель не спешил с ответом. Он осведомился, действительно ли Абд аль-Меджид Шакраф устраивал праздник прошлой ночью. Мой господин ответил, что это чистая правда и что праздник пришелся по душе всем его многочисленным гостям. Тогда господин Рибодель расспросил о самых важных персонах из числа приглашенных, и мой господин, гордый собой, назвал их имена и титулы. Наконец господин Рибодель спросил о маленьких танцовщицах. И Абд аль-Меджид Шакраф сказал, что они действительно были у него, явили в танцах совершенную грацию и покинули дом только утром. Уходя, они еще поцеловали ему руку в знак благодарности за щедрое вознаграждение.

«Так-так, — промолвил, покашливая, господин Рибодель, — так-так… Вот из-за этих-то танцовщиц консул и всполошился. Тебя обвиняют в том, что ты их соблазнил».

При этих словах Абд аль-Меджид Шакраф громко расхохотался. Большей лжи невозможно придумать, сказал он. Даже если бы у него и возникло такое желание, он бы сдержался. По правде говоря, за время своего долгого отсутствия на родине он потерял вкус к арабским девушкам. И потом, разве он не женится в ближайшем будущем на очаровательной американке?

И еще мой господин сказал, что некоторые его гости, например толстяк Максуд и господин Буллерс, торговец золотом, действительно позабавились с танцовщицами, поскольку те недвусмысленно выказали к тому свою добрую волю. Что же касается его, то это сущая нелепость! И он снова расхохотался.

Тут старый господин Рибодель тихо заметил:

— Виновен ты на самом деле или нет — мне безразлично, ибо все во власти тех, кто тебя обвиняет. А власть этих людей безгранична.

Но Абд аль-Меджид Шакраф в ответ лишь продолжал смеяться.

В этот момент в толпе слушателей раздались бойкие голоса. Бездельник Абд ар-Рахман, продавец цветов Ибрагим, старый ростовщик Наххас и безработный грузчик Исмет кричали все разом:

— И правильно делал, что смеялся!

— А если б он даже и соблазнил — что с того?

— Пророк никому не запрещает тешить свою плоть!

— И разве танцовщицы не созданы для этого?

— Лишь бы ты мог им заплатить!

И Башир, согласившись со всеми, продолжил:

— Именно это мой хозяин и говорил старому господину Рибоделю. Но тот вдруг спросил его:

«А ты подвластен мандубу? Ты марокканец?»

«Да нет же! Я гражданин свободной и могущественной Америки!» — с гордостью ответил Абд аль-Меджид Шакраф.

Господин Рибодель спросил еще:

«А помнишь ли ты, как в этой свободной и могущественной Америке наказывают тех, кто соблазнил несовершеннолетних девушек, пусть даже с их согласия?»

При этих словах улыбка исчезла с лица моего господина и щеки его слегка посерели. Он ничего не ответил, а господин Рибодель прошептал:

«Двадцать лет тюрьмы, не так ли?»

Вокруг Башира поднялся настоящий гвалт.

— Тюрьмы?!

— За одно лишь простое удовольствие?!

— Двадцать лет?!

— Да это сущие безумцы!

— Варвары!

И Башир ответил:

— Одно слово — неверные.

И он продолжил свой рассказ:

— Однако Абд аль-Меджид Шакраф довольно скоро пришел в себя и твердо сказал:

«Дела иностранцев рассматривает здесь международный суд. А законы, которым он подчиняется, не являются законами Америки».

«Но у Америки есть свои законы в Танжере», — возразил господин Рибодель и с удовлетворением потер руки, ибо ничто не доставляет ему большего удовольствия, нежели возможность продемонстрировать кому-либо, что в нашем городе жизнь устроена иначе, чем где бы то ни было.