Шрифт:
Все засмеялись. Рассерженный дворянин отпустил меня и отвесил тяжелую оплеуху.
– Убирайся, заморыш, - сказал он мне в след.
Я подхватил метлу и бросился вон из трапезной.
Симона я нашел в одной из гостевых комнат, он застилал постели чистыми простынями. Монах специально прервал свое занятие, чтобы проверить мою работу. В трапезной он придирчиво осмотрел каждый угол. Пока он возился я прятался за дверью, чтобы не попадаться воинам на глаза. Скорее всего хозяин меча все еще злится на меня. Лучше держаться от него подальше. Когда Симон меня отпустил я вздохнул с облегчением и постарался сбежать из западного крыла, как можно быстрее.
До дневной молитвы оставалось еще много времени, поэтому я выбрал самый долгий путь к молельному залу. Я прошел насквозь второй этаж, через узкую дверь выбрался на лестницу и поднялся в центральную галерею. Здесь было пусто, все братья занимались своими обычными делами. Праздность считалась грехом и стоящий без дела послушник сразу привлекал к себе внимание, поэтому я искал любую возможность спрятаться от посторонних глаз.
Я задержался у окна рассматривая окрестности. Отсюда из галереи открывался вид на пригороды Пауса. За годы мирной жизни город разросся и выплеснул наружу за стены отдельные дома и фермы. Купцы, торговавшие со степью, выстроили крепкие склады вдоль тракта, чтобы караваны кочевников могли купить или обменять товары, не заходя в город. Раньше во времена постоянных войн никому бы в голову не пришло строиться за городской стеной, но люди быстро привыкают к хорошему и перестают задумываться о собственной безопасности.
Иногда я думал о том, как хорошо было бы удрать из монастыря. Я знал, что большинство беглецов возвращались обратно, не выдержав мирской жизни и все-таки я был бы не прочь однажды навсегда исчезнуть из обители. Наверно я бежал бы со всех ног до самого города. Чем может заняться в миру мальчишка вроде меня я плохо себе представлял. Наверно можно было наняться к торговцу или караванщику, который собирался отправиться в степь. Дикие земли, населенные варварами, не пугали меня. Караваны, идущие с двух сторон, часто заходили в монастырь, одни, чтобы получить благословение владыки, другие для того, чтобы преподнести ему небольшой подарок или передать привет от хана. Я видел кривоногих кочевников, знал их запах и разбирался в оружии дикарей. Восемь лет проведенных в монастыре не прошли для меня даром и, хотя я все еще путался в священных текстах, зато мог с первого взгляда определить принадлежность варвара к тому или иному племени. Кочевники никогда не питали большого уважения к нашим святыням, поэтому останавливаясь во дворе монастыря вели себя словно в открытом поле. Они могли затеять ссору или состязание, напачкать под стеной. Под страхом жестокого наказания нам запрещалось делать замечания беспокойным гостям, да на это и так никто бы не решился. Вид злобных варваров отпугивал монахов, но меня привлекала их грубая сила и непонятная гортанная речь, поэтому пока другие прятались я подбирался поближе, разглядывая и запоминая детали одежды и вооружения. В отличие от наших дворян кочевники не боготворили свои странные кривые мечи и разрешали к ним прикасаться. Однажды мне даже довелось подержать в руках настоящую саблю. Один из караванщиков заметил мой интерес и протянул свое оружие. Я взял его без опаски. Кочевник несколько раз резко махнул рукой, словно показывая, что нужно делать, и я повторил его движение. Сабля со свистом рассекла воздух. Видимо у меня хорошо получилось, потому что караванщик улыбнулся и одобрительно кивнул. Я держал оружие не больше минуты, но навсегда запомнил приятную тяжесть и холод чужого клинка. Нас увидели другие монахи и донесли владыке. Все ждали, что меня накажут, но понтифик только улыбнулся.
– Этот мальчишка сам того не желая помог нам, его глупая выходка обернулась добрым делом, - сказал он, - посланник хана не думал, что монахи умеют обращаться с оружием. Он расскажет об этом другим и наши позиции в степи укрепятся.
Признаться, тогда я не понял, что имел в виду владыка. Но в этом не было ничего удивительного от послушников скрыты мудрые мысли великих.
В галерее нельзя было задерживаться надолго, поэтому я немного полюбовался видом из окна и опять спустился на второй этаж. Проходя мимо кухни, я замешкался на минуту, чтобы вдохнуть приятные ароматы. Дверь была открыта и от плиты тянуло сытным мясным духом. В огромных кастрюлях что-то варилось, шкварчала большая сковородка, накрытая тяжелой крышкой. Время обеда еще не наступило, но есть хотелось ужасно. Тарелка каши, которая досталась мне на завтрак могла быть и побольше. Я потуже затянул пояс, чтобы пустой живот урчал не так сильно и шмыгнул в темный боковой проход, но сразу на кого-то наткнулся, попробовал сбежать, но был пойман за рукав.
– Ты кто такой, - взвизгнул старый монах, - куда идешь?
– Послушник второго круга, иду в молельный зал, - скороговоркой ответил я.
– Почему не работаешь?
– По приказу брата Симона я убирал гостевые комнаты. Сейчас иду на молитву.
– Убирал гостевые?
– монах вытащил меня на свет и с сомнением оглядел с головы до ног, - как это Симон допустил тебя до чистой работы?
– Приехал какой-то вельможа, а комнаты не убраны, вот он и заставил меня полы подметать, - насплетничал я.
Старик подслеповато прищурился. Я знал, что он прислуживает владыке и очень удивился, увидев его здесь. Наверно угощение, которое готовили на кухне предназначалось для понтифика, и старик пришел, чтобы снять пробу.
– Ты уборщик верно?
– спросил он.
– Да, брат.
– Сгодился Симону, сгодишься и мне. Руки покажи.
Я вытянул вперед грязные ладони.
– Фу ты, неряха. Ладно ванна владыки ничем не отличается от умывальни в трактире, - пробормотал монах, наверно он был глуховат и не думал, что я смогу разобрать его шепот.
– Иди за мной.
Он покрепче ухватился за рукав моей куртки, словно боялся, что я сбегу, и потащил меня вверх по лестнице. Возле покоев владыки он остановился, поскребся в тяжелую дверь и не дождавшись приглашения повернул массивную ручку. Мы очутились в маленькой круглой зале, из которой вели два прохода закрытые тяжелыми портьерами. Вдоль стен стояли низкие столики, на которых была разложено церковное облачение и предметы культа. Мне бросились в глаза белые свечи в высоких канделябрах и массивные чаши для вина. Из залы мы попали в небольшую комнату без окон, посередине которой стояла мраморная ванна, выстеленная изнутри чистым полотном, в углу на печке в большом котле грелась вода.
– Помоги перелить воду, - сказал монах, протягивая мне толстые рукавицы, - а то сил не хватает.
Он действительно был очень стар. Интересно, кто поручил ему такую работу? Тут и молодым было бы не легко справиться. Мы с трудом подняли котел, протащили по полу и поставили возле ванны.
– Передохнем немного, - сказал старик, вытирая вспотевший лоб.
Наконец он отдышался и знаком показал мне, что пора браться за дело.
Мы с огромным трудом оторвали котел от пола, подняли и наклонили над ванной. С шумом полилась вода, поднялся густой пар. Старик неожиданно вскрикнул, возможно, обжегся и чуть не выпустил ручку, часть воды расплескалась по полу.