–  Без этого не обходится, - снисходительно признал Питон.
– Я готов учесть дельные замечания.

–  А как насчет проходимости? Тут мы вынуждены положиться на твою беспристрастность.

–  Можете не беспокоиться. Я проэкзаменовал себя, и результат оказался выше всяких ожиданий - 94 процента.

У Тюльпанова глаза на лоб полезли. Гутва чуть не плюхнулся со стула.

–  Да это мировой рекорд!

–  Кажется, так, - скромно отозвался Питон.

–  И все же, Питончик, согласись, было бы неэтично ограничиться твоим заключением о собственной рукописи. Придется отдать ее на повторную экспертизу.

–  Вот это уже ни к чему, - заволновался Питон.
– Попадет еще к какому-нибудь дураку.
– Вы что, мне не доверяете?

–  Отнюдь. Но порядок есть порядок.

–  Я бы предпочел избежать дополнительных рецензий, - сказал Питон и небрежно, как бы невзначай, добавил: - Кстати, я тут между делом решил себя перепроверить - вернулся к некоторым забракованным рукописям, и оказалось, что с известной натяжкой их можно пропустить.

–  Любопытно. А сколь велика натяжка?

–  Процент-другой. Словом, пустяки.

–  Послушай, Питон, а ты не мог бы еще раз посмотреть рукопись Ляпидуса?
– сказал Вайль.

–  Почему бы и нет? Я их все держу в памяти. Минутку… Смотри-ка, вот сюрприз… Тянет на пять с лишним. Жаль, Ляпидус не дожил до этого счастливого мгновения. Урок для нас всех. Как говорится, семь раз примерь, а один отрежь. Так вы уж позаботьтесь, чтобы моя книга вышла. Есть у меня еще одна задумка…

Высокая комиссия не могла скрыть своего удивления, узнав, что при сохранении прежнего порога проходимости Питон начал пропускать четыре из каждых пяти отданных ему на экспертизу трудов.

–  Чем вы это объясните?
– спросил Нолли.

–  Тут двух мнений быть не может, - заявил Тюльпанов.
– Повысилось качество научных работ. История с Ляпидусом заставила всех призадуматься. Одни, как я и предвидел, стали ответственней, не несут сырых рукописей. Другие, прослышав о неумолимости и неподкупности Питона, предпочли вовсе не браться за перо. Поверьте мне, он нам постепенно вычистит всех графоманов.

–  Посмотрим, - скептически заметил Нолли.

С единодушного согласия всех членов комиссия было разрешено продолжить эксперимент.

Оставшись вдвоем, соавторы поздравили друг друга с благополучным исходом.

–  Теперь, впрочем, у нас другая забота, - вздохнул Вайль.
– Как утихомирить Питона. Он ведь скоро потребует присвоить ему степень доктора наук, а там, глядишь, попросится в академики.

–  Что-нибудь придумаем, - отмахнулся Тюльпанов, не желавший портить себе настроение.
– Вот вы мне, Максим, лучше другое скажите: почему Питон вдруг клюнул на приманку? Я ведь так его уламывал, но он был непреклонен, как скала. Все твердил про свои нравственные принципы.

Вайль покраснел.

–  Грешен, - сказал он, - я ненароком подслушал ваш с ним разговор.

–  Ага. Ну и что?

–  Очень просто. Вставил ему небольшой блок тщеславия. Или честолюбия. Называйте, как хотите.

–  Непостижимо, как эти финикийцы ухитрялись ворочать такие глыбы, а тем более поднимать их на высоту до полуста локтей. Иные утверждают, что и до ста, сам я, впрочем, не видел и свидетельствовать не берусь.

–  Должно быть, это в Пальмире… - заметил центурион.

–  Не знаю, - рассеянно отозвался инженер, не желая отвлекаться от волнующей его мысли.
– Ну, хотя бы эта, - сказал он, постучав по каменной плите, которая послужила им скамьей.
– В ней весу не меньше, чем в пяти колоннах Фламиниевого цирка. И знаешь, где она была? Подпирала перекладину, на которой возвышалась фигура Ваала. Нам с нашей первоклассной современной техникой пришлось повозиться с неделю, чтобы в целости опустить ее на землю и перенести в эту часть храма.

–  Все равно это дикари, темный, коварный, невежественный народ. Фанатики, они ведь приносили в жертву своему проклятому идолу живых младенцев.
– Центурион усмехнулся.
– Чего там, говорят, у них даже терм не было, вот уж воистину животные.

–  У них было море, - отпарировал инженер.
– Эта нация купцов и путешественников почти не разлучалась с морской стихией, а волны понта куда очистительней и полезней, чем тухлая вода наших превосходных акведуков. Кроме того, - ехидно добавил он, - эти первобытные дикари, эти животные едва не обрубили крылья римскому орлу. Не знаю, чему вас учат в военных академиях, но, видимо, общее представление о Каннах у тебя должно быть, мой любезный центурион?