–  Так это ваша проделка?!
– воскликнул Лефер.

–  Что значит проделка, - обиделся Гринвуд, - разве неясно, что такая неповторимая деталь может сыграть решающую роль в воссоздании реальной исторический атмосферы!

–  Так-то так, но ведь ее придется возвращать.

–  Ну и что?
– спросил Гринвуд, с недоумением глядя на Малинина.

–  Это может серьезно травмировать Ольсена.

–  Чепуха, он ведь не кисейная барышня, посмеется вместе с нами и забудет.

–  К слову, - сказал Кирога, - когда вы думаете раскрыть ему глаза?

–  Не раньше, чем через месяц, - ответил Малинин.
– Надо дать время, чтобы впечатления ослабли, потускнели, тогда с ними легче расставаться. Помните, Кирога, когда мы рассказали вам самому?

–  Через неделю.

–  Вот именно. И поторопились. Вы никак не хотели поверить. Легко понять: чуть ли не гладили руками своих возлюбленных рептилий, и вдруг у вас их отбирают. Обретенное сокровище на глазах превращается в иллюзию, в дым - есть от чего расстроиться.

–  Ну, хорошо, - вернул их к делу Гринвуд, - с лютней все ясно, но как вы объясните самую вопиющую несуразность в рассказе Ольсена?

–  Хрононавта из XXX века?

Гринвуд кивнул.

–  Теоретически, - начал Лефер, - это вполне допустимое предположение…

–  Ах, оставьте, вы прекрасно знаете, что сейчас речь не об этом. Обратите внимание, довольно правдоподобное в других отношениях поведение Ольсена становится запутанным и противоречивым, как только дело касается покушения. Сначала он признается Генриху, что хотел предостеречь его, потом заявляет ему, что всякое вмешательство в исторический процесс путешественникам во Времени строго заказано. Каков в этом смысл? Если уж он солгал раз, чтобы войти в доверие к своему, скажем так, объекту, то зачем было через несколько минут откровенничать? За всем этим определенно что-то кроется.

–  Может быть, вы преувеличиваете?
– сказал Кирога.
– В конце концов, подобные эксперименты не обходятся без темных мест, как вы изволили выразиться. Вспомните, сколько их было в моем рассказе.

–  Нет, Гринвуд прав, в этих странностях есть своя логика, и мне кажется, я ее угадываю.

–  Выкладывайте же!
– потребовал нетерпеливый Лефер.

–  Видите ли, друзья, как врач, я лучше вас знаю Ольсена, его человеческие качества. Этот человек органически не способен ни на предательство, ни на равнодушие. Возьмите во внимание и другую его черту: молниеносную, я бы сказал, уникальную реакцию, причем не только физическую. Раз уж об этом зашла речь, не соглашусь с вами, Лефер, убежден, что Ольсен в чрезвычайной обстановке действительно способен привести в действие ваш аэропакет за 40 секунд… Да, так не только физическую, но также интеллектуальную реакцию.

–  Не понимаю, - начал Гринвуд, - какое это имеет отношение…

–  Самое прямое, - прервал его Малинин.
– Помните, Ольсен сказал, что едва удержался не крикнуть: «Берегись, Наварра!»?

–  Конечно.

–  Что вы ему на это сказали?

–  Если не дословно, нечто вроде того, что за это ему грозило бы навсегда распроститься с путешествиями во Времени.

–  А что сказал затем Ольсен?

–  Что страх перед инструкцией помог ему вовремя остановиться, - подсказал Лефер.

–  Так вот, он слукавил.

–  То есть?

–  Ольсен действительно крикнул: «Берегись, Наварра!» Отсюда и все странности в его дальнейшем повествовании. Он все время пытается как-то примирить две исключающие друг друга версии. Одна из них продиктована инстинктивным стремлением скрыть факт нарушения инструкции. А другая - логикой его беседы с Генрихом, которую Ольсен воспринимает как вполне реальную. В этом все дело. Усматривая нелепости в его рассказе, мы просто забываем, что он строится на другой исходной предпосылке.

Гринвуд хлопнул себя по лбу.

–  Ай да Ивар, ай да обманщик!
– сказал Лефер.
– Теперь я понял, почему вы дернули меня за рукав.

Кирога недоверчиво покачал головой.

–  А этот наш потомок?

–  Он его выдумал, - объяснил Лефер.

–  Но ведь о человеке из XXX столетия сообщил сам Генрих, - не унимался Кирога.

Трое из остальных выразительно на него посмотрели.

–  Ах, - прозрел Кирога. И сам себе пояснил: - Решив таким способом обеспечить себе алиби, Ольсен внушил фантому Генриха мысль о другом пришельце, а король просто вернул ее нашему приятелю. Поразительно!

–  Ваша гипотеза, - обратился Гринвуд к Малинину, - объясняет и загадку с исчезнувшей пленкой. Ольсен ее припрятал, если уже не уничтожил.

–  Не уверен, возможно, она и в самом деле оказалась испорченной.

–  Не покрывайте его, - заявил Гринвуд желчно.

Малинин с досадой махнул рукой. На душе у него было муторно.

Гринвуд положил руку ему на плечо:

–  Не огорчайтесь, док. Кто знает, может быть, даже такой законник, как я, не удержался бы крикнуть: «Берегись, Наварра!»