Друзья? Друзья — это не люди, это отдельная категория. Близкие. Соратники. Настоящие.

С друзьями у него нет никаких правил и совершенно другой мир.

Он снова налил. Подумав немного, поменял стопку на стакан. Налил сначала одну треть, потом добавил до целого. Надо вырубиться. Надо забыть. Лечиться надо, бл*дь! Может, перца добавить с мёдом да пропотеть, выгнать вон заразу из своего тела? Через поры, как через пресс пропустить? И смыть без остатка, встав под горячий душ?

Нет. Пожалуй, с этим он повременит. Никогда ведь не поздно.

Допив и выбросив в мусор бутылку, снова лёг. Попытался отключиться — надо было как следует выспаться, но что-то мешало, не давало найти покой. Он крепко закрывал глаза, заставляя себя лежать спокойно, потом начинал ворочаться, стараясь найти удобное положение, включал и выключал кондиционер, считал баранов — ничего не помогало. Словно какой-то нетерпеливый ёж сидел в груди.

И внезапно что-то щёлкнуло. Будто лампочка перегорела, хотя в данном случае правильней бы было сказать: "Зажглась".

Костя не знал, что послужило тому причиной: то ли водка, то ли бессонница, то ли время, но он понял. Сразу понял, что именно вызывало смутное, но глубоко сидевшее беспокойство. Он понял, что не давало ему уснуть, тревожило сознание и, наконец, вытащило на поверхность скрытое, тайное и, казалось бы, забытое.

ОНА.

ОНА была с ним рядом, а он только сейчас… только сейчас "увидел" это!

После минутного ступора вылетел, как ошпаренный, из кровати и стал метаться по квартире, — голый и взбудораженный открытием, — периодически запуская пальцы в волосы и кляня себя на чём свет стоит. Дурак! Ну какой же он дурак всё-таки!

Прав был Сопля, ох как прав! Слепой идиот! Безмозглый! Упустил свою Дюймовочку, Крот моржовый!

И правильно Женька ржал — над идиотами только ржать и остаётся. И пристрелить его надо было, а не Соплёва!

Забежав в гостиную, приблизился к окну и резкими движениями освободил стекло, желая погасить огонь, что разгорался внутри всё ярче. Хотел заморозить мысли и воспоминания, разрывавшие голову, но, как только, ухватившись за пластиковую раму, стал "падать" лбом, понял, что что-то мешает.

Окно здесь было панорамным, и Костя мог любой точкой своего тела оставить на стекле отпечаток. Он и оставил. Но не верхней, как планировал, а той, что вылезла без очереди, нагло заявив о себе в последнюю минуту.

Или не в последнюю?

Чёрт, опять стоит! Стоит и не даёт шанса остудить что-либо ещё.

Костя закрыл глаза.

Холодно. И влажно. А внутри — лава раскалённая. Бурлит и ищет выхода. Везде бурлит, сжигая вены, ослепляя разум.

Ему не спастись.

И тут… случилось что-то невероятное. То, чему нельзя было найти объяснения. Протяжно выдохнув, будто сдавшись, Костя задвигал бёдрами, а увидев результат своего странного "танца", подумал, что совсем свихнулся.

На стекле, еле заметно, но совершенно точно красовалось "Ая", и буквы, словно два выстрела, попали в самое сердце воина.

Да, он узнал её. Правда, не той головкой.

Ая не могла понять, какую игру затеял Романович. Несколько дней прошло, а от него ни слуху, ни духу. Насколько могла знать, вернее, помнить — он никогда не давал жертве очухаться. Не позволял той оттолкнуться для нападения, будучи загнанной в угол. Никогда не давал возможности сделать короткую передышку или даже обернуться, чтобы увидеть преследователя.

Никаких, абсолютно никаких действий с его стороны. Странно…

Может, причина шума, что она оставила за своей спиной, убегая, была гораздо серьёзней? Может (прости, Господи!), убило его что-то? И что, если лежит он там голый, у себя дома один-одинёшенек, закоченел весь… и уже ничего, кроме катафалка, не ждёт?

А запах? Запах и оставленное открытым окно? Да там, наверное, на подоконнике уже полно стервятников и грифов! И мясо Романовича по всей комнате…

— Рая, тебе помочь с беляшами?

Точно! Это всё начинка для пирогов! Навевает мрачные мысли.

Интересно, а какие у него соседи? Люди, старающиеся не обращать внимания на звуки и лица или, наоборот, старающиеся всё узнать и рассказать другим? А стены у него, какие? Наверняка, толстые. Чтобы ни один сосед с самым тонким слухом не услышал вопли несчастных девушек, распятых Романовичем на кровати. Или на полу. Или на столе.