А на нижней ступени сгрудились модели человека. К ним относились самцы и самки. Сперва их создавали в лабораториях, а потом переносили в утробы суррогатных, которые обитали в бараках и не знали английского. Порой реплик называли клонами. Лира понимала, что «клон» – нечто плохое, оскорбительное, хоть она и не знала, почему.

В общем, в Хэвене их окрестили репликами.

Так или иначе, но второе слово, которое выучила Лира, было несложным.

– М-о-д-е-л-ь. – Лира проговорила его по буквам, легонько выдыхая сквозь зубы, как учила доктор О’Доннел.

– М-о-д-е-л-ь, – опять прошелестела Лира. – Номер двадцать четыре, – добавила она после паузы.

Возможно, так начинался отчет, посвященный ей, Лире.

– Как ты себя сегодня чувствуешь? – осведомилась медсестра Свинопас.

Лира дала ей прозвище месяц назад. Она и не представляла, что такое свинопас, но слышала, как медсестра Рейчел ворчала: «Иногда я предпочла бы работать свинопасом».

Лире пришлось по душе это выражение.

– Суматошная выдалась ночка, верно? – Как обычно, медсестра не ждала ответа и заставила Лиру лечь на диагностический стол, а оттуда уже нельзя было рассмотреть папку с бумагами.

Лира ощутила вспышку гнева, как внезапный взрыв в мозгу. Не то чтобы отчет был ей интересен. Она не имела особого желания узнать про себя дополнительную информацию, выяснять, почему она больна и можно ли ее вылечить. Она понимала – правда, в общих чертах, из намеков или подслушанных разговоров, – что в процессе до сих пор бывают сбои. Реплики рождались генетически идентичными исходному биоматериалу, но вскоре начинались разнообразные медицинские проблемы: органы не функционировали должным образом, клетки тканей не регенерировали, легкие схлопывались. Становясь старше, реплики переставали владеть собой, забывали свой родной язык, вечно плакали и легко впадали в замешательство. Некоторые даже прекращали благополучно развиваться. Они оставались щуплыми и низкорослыми. Они разбивали головы об пол, а когда приходили Агенты, истерично просили, чтобы их забрали. Хорошо хоть, Бог несколько лет назад распорядился, чтобы новейшие генерационные культуры держали их на руках и возились с ними не менее двух часов в сутки. Было высказано предположение, что контакт с людьми или с себе подобными позволяет им дольше оставаться здоровыми. Лира и другие реплики постарше поочередно возились с ними, щекотали их толстенькие ножки и пытались рассмешить.

Лира полюбила чтение в тот краткий восхитительный период, когда в Хэвене работала доктор О’Доннел. Лира считала эти месяцы лучшими в своей жизни. Когда Лира читала, в ее голове буквально распахивались окошки, и через них проникал свет, свежий воздух и видения иных мест, иных жизней, просто иных, и точка. В Хэвене имелись лишь научные монографии, методические брошюры и анатомические атласы, они оказались чересчур трудными и пестрели терминами, которые Лира не могла выговорить вслух. Но она читала медицинские карточки, когда их оставляли без присмотра. И журналы, которые медсестры бросали в комнате отдыха.

Продолжая болтать, медсестра Свинопас измерила Лире давление и сунула девушке под язык электронный термометр. Лира хорошо относилась к тонометру и термометру. Ей нравилось, как манжета тонометра сжимается на ее плече, подобно руке, ведущей ее куда-то вперед. Ее успокаивало пиканье термометра и умиротворяло, когда медсестра Свинопас говорила: «Совершенно нормально».

Медсестра добавила:

– Не возьму в толк, о чем оно думало, когда убегало. Глубокий вдох. Хорошо. Теперь выдохни. Оно ведь утонет, как только сунется в воду! Ты слышала, какой вчера ночью был прибой? Как гром! Удивительно, что тело еще не выбросило обратно!

Лира сообразила, что от нее опять не ждут ответа. Однажды она ответила на бодрый вопрос медсестры Свинопас: «Как мы себя чувствуем?». Женщина испугалась, выронила шприц – Лира ненавидела иглы и не желала давать им имена, – и пришлось начинать процедуру заново. Но она задумалась: а каково это – наткнуться на берегу на мертвое тело? Лира не боялась трупов. Она сотни раз видела, как реплики болели и умирали.

Например, Желтые умерли почти одновременно – все они были младше года.

«Случайность», – заявили врачи. Лихорадка.

Лира наблюдала за тем, как их тела заворачивали и готовили к отправке.

Одна Фиолетовая из седьмой культуры – кажется, номер Триста Тридцать Три – перестала есть. Когда ее начали кормить через зонд, было уже поздно. А номер Пятьсот Один проглотила упаковку снотворного после того, как исчезла медсестра Эм, которая всегда помогала ей брить голову и аккуратно обращалась со станком. Номер Четыреста Двадцать Один умерла неожиданно, во сне. Именно Лира тогда тронула ее за руку, чтобы разбудить, и поняла, по странному пластиковому холоду ее ладони, что та мертва. Странно, что жизнь в одно мгновение улетучивается, уходит, оставляя только кожу да кости, груду плоти.

Но ведь они и являются телами. Людьми и одновременно не людьми. Лира гадала, почему так сложилось. Выглядела она, по ее мнению, как нормальный человек. И другие реплики-самки – тоже. Их ведь сделали из стандартных людей и даже родили от них же.

Однако именно такой способ создания и превратил их в меченых.

Так твердили все до единого. Кроме доктора О’Доннел.

Лира была совсем не против присмотреться к самцам, но их держали отдельно от самок – даже мертвых, когда заворачивали их трупы в брезент и увозили с острова. Самцы вызывали у Лиры любопытство. Она изучала их анатомию в медицинских пособиях, пытаясь хоть в чем-то разобраться, и пристально разглядывала изображения женских и мужских репродуктивных органов, которые, похоже, обозначали важнейшее различие между ними, но даже не представляла, как в реальности выглядят самцы. Единственными мужчинами, которых она видела, были врачи, медбратья, охранники и прочие работники Хэвена.