Шрифт:
— Предатель! Предатель! Все кончено, слышишь, кончено! Убирайся! Проваливай!
Однако Шарль упорно не уходил.
Пришлось вызвать врача, уложить Одиль на кровать и вколоть ей успокоительное.
Двенадцать тысяч жертв.
— Так им и надо! — радовалась Одиль перед телевизором.
За последние несколько дней ситуация только ухудшилась: Шарль, проявив самые гадкие черты своего характера, попросил ее покинуть квартиру.
— Никогда, слышишь, — ответила она ему по телефону, — ты здесь со своей вертихвосткой жить не будешь! По закону эта квартира моя. И даже не смей здесь показываться, я тебя не впущу. В любом случае, у тебя нет новых ключей.
По крайней мере, в этом был какой-то прок от незваной гостьи! Просто знак свыше!
Шарль несколько раз приходил, звонил в дверь, пытался вести переговоры. Она отказалась его выслушать. Он все настаивал на своем, прислал к ней врача.
— Одиль, — заявил доктор Маландье, — вы истощены. Не кажется ли вам, что несколько дней в доме отдыха не помешали бы? Там за вами будет надлежащий уход.
— Я сама прекрасно за собой ухаживаю, спасибо. Естественно, из-за всех этих проблем я запаздываю со сдачей статей, но я себя знаю: как только мне станет лучше, я за несколько ночей все напишу, не отрываясь от рабочего стола.
— Вот именно, почувствовать себя лучше… Не думаете ли вы, что в доме отдыха…
— В данный момент в этих домах люди мрут как мухи. Потому что там нет кондиционеров. А здесь есть. Вы что, не смотрите телевизор? В стране волна жары пострашнее циклона. Дом отдыха? Скорее дом страданий. Дом приговоренных к смерти. Дом мертвецов. Это он вас послал, чтобы меня прикончить?
— Одиль, ну что за чепуха! Если бы мы подыскали вам дом отдыха с хорошим кондиционером…
— Ну да, там меня будут пичкать лекарствами, пока я не превращусь в тыкву, а потом мой муж, воспользовавшись моей беспомощностью, въедет в эту квартиру со своей ведьмой! Да ни за что на свете! Арабка со своими отпрысками? Никогда! Вы вот, например, знали, что у них двое детей?
— Одиль, вы настолько дошли до ручки, что в один прекрасный день вас увезут насильно, и вашим мнением никто не поинтересуется.
— Вы все правильно поняли: придется применить силу. А до этого момента все останется по-прежнему. Теперь уходите и больше не возвращайтесь. Начиная с сегодняшнего дня у меня будет другой врач.
Этим вечером Одиль в гневе подумала: а не покончить ли с собой, и лишь мысль о том, что это будет на руку ее мужу и гадине Ясмин, удержала ее от этого шага.
«Ну, Одиль, опомнись. В конце концов, ты молода… сколько тебе? Тридцать два — тридцать три… вечно забываю. У тебя впереди целая жизнь, ты встретишь другого мужчину и создашь семью, родишь детей… Шарль тебя просто недостоин, хорошо, что ты это заметила сейчас. Представь, что бы было, если бы ты упорствовала до самой менопаузы…»
Вдруг ей захотелось поболтать с Фанни, лучшей подругой. Сколько времени она ей не звонила? С этой жарой она слегка потеряла чувство времени. Может, вместе со всей нацией она страдала от знойного оцепенения больше, чем она полагала, находясь в своей прохладной квартире? Она схватила записную книжку и тут же отшвырнула ее.
«Нет смысла проверять номер Фанни, уж его-то я помню наизусть».
Она набрала номер; ей ответил чей-то сонный голос.
— Да?
— Прошу прощения за беспокойство, я бы хотела поговорить с Фанни.
— Фанни?
— Фани Депре. Я ошиблась номером?
— Фанни умерла, мадам.
— Фанни! Когда?
— Десять дней назад. От обезвоживания.
Жара! Пока Одиль подсчитывала количество жертв перед телевизором, ей ни на секунду не пришло в голову, что ее подруга может оказаться в их числе. Она повесила трубку, не в силах говорить или расспрашивать.
Фанни, милая Фанни, школьная подруга, у которой уже, кстати, было двое детей… Два младенца… Какая трагедия! Она ведь была так молода, они родились в один год… Так значит, не только старики и дети становятся жертвами жары, но и взрослые люди, полные сил… Кто же ей ответил по телефону? Этот хриплый голос был ей незнаком… должно быть, какой-нибудь старый дядюшка.
Одиль в потрясении выпила целую бутылку воды и закрылась в комнате, чтобы выплакаться.
— Пятнадцать тысяч жертв, — объявил телеведущий с каменным лицом.
— И скоро будет пятнадцать тысяч и одна, — вздохнула Одиль, вдыхая сигаретный дым, — поскольку я не знаю, стоит ли жить в таком жутком мире.
— Никакой надежды на похолодание, на горизонте ни облачка, — продолжал журналист. Земля трескалась от боли.
У Одиль тоже не наблюдалось никаких улучшений. Теперь незнакомка появлялась несколько раз в день и так перемещала все ее вещи, что она ничего не могла отыскать.
После отъезда консьержки в отпуск в Португалию — в августе там должно скапливаться невероятное количество консьержек — продукты и готовую еду ей приносила племянница консьержки, наглая девица с вялой походкой, постоянно жевавшая жвачку и менявшая ремень в джинсах по нескольку раз в день, дура, с которой нельзя было и словом перемолвиться.