Единственный минус этого помещения — балкон. Стал он моей проблемой, как только я узнала о том, что Мелларки переезжают. Дело в том, что комнаты в соседней квартире расположены так же, но перпендикулярно нашим. И, скорее всего, комната, с которой объединяет балкон квартиры, принадлежит Питу.

Это самая кошмарная вещь в моей жизни. Хотя, год назад я бы прыгала от счастья. Но не сейчас, не после его предательства.

Балкон и вправду красив. Я так любила туда приходить. Все четыре стены из стекла. От потолка до пола. Я прихожу туда, сажусь, и долго-долго слушаю музыку или читаю. В общем, там можно было делать все что угодно. Это был мой маленький уголок, еще более уединенный, чем комната. Но его у меня бессовестно отняли.

Соседняя дверь вела в гостиную. Там все, как у обычных людей. Телевизор, диван, кресла, шкаф с разными чашками и пылесборниками, вроде статуэток, журнальный столик и еще один ковер. Не такой классный, как у меня, но тоже ничего.

Дальше спальня родителей, туалет, ванная и кухня. И всё это вдоль длинного коридора, в котором, почему-то, только один светильник. В темное время суток страшновато ходить между комнатами, поэтому, если я одна, запасаюсь кучей еды с кухни, бегу к себе, закрываюсь и смотрю какой-нибудь фильм или сериал. Читать в такое время не получается: в квартире слишком тихо, мне начинают мерещиться резкие звуки.

Когда я добралась до дивана в гостиной, телефон завибрировал, оповещающая о том, что мне пришла СМС в WhatsApp. Конечно, от Джоанны.

Д: Подруга, лучше сядь!!!

К: Что случилось?

*собеседник набирает сообщение*

Я отбросила телефон в сторону: это надолго. В комнату заходит Пит, весь из себя такой грустный, с видом разочарованного в жизни, несчастного мальчишки

— Китнисс, послушай, — начинает он. А я и слышать его не хочу: если он сейчас меня доведет, а я больше чем уверенна, что он меня доведет, то я сомневаюсь, что он проживет еще час.

— Секунду…

Я беру с нижней полки журнального столика наушники.

— Внимательно слушаю, — кричу я, когда музыка уже довольно громко играет у меня в ушах. Не знаю, что он ответил и ответил ли вообще.

Джоанна, наконец, прислала сообщение.

Д: Сама от себя я такого не ожидала. То есть было понятно, что когда-то такое должно произойти, но я не думала, что это будет так скоро. Так. Не буду долго болтать чепуху. В общем. Я. Того… Влюбилась!

К: Ты. что?!

Джоанна? Влюбилась? Это уже что-то за грань выходящее. Просто Мейсон не из тех девочек, что грезят о принце на белом коне, ну, или миллиардере на белом Мерседесе. Я бы сказала, она вообще не из тех, кто хоть о чем-то грезит. Парни ей не по нраву. Парни в смысле как парни. А вот как друзья.

Д: Влю-би-лась! Ну, знаешь. Когда девочке нравится мальчик, она хочет обнимашек, целовашек: D

К: Я знаю, что значит влюбиться! Джоанна, кто с тобой это сделал?

Джоанна хочет обнимашек? Это что-то новенькое. И к добру это не приведет.

Музыка в наушниках резко обрывается. Я перевожу растерянный взгляд на телефон. Песня по-прежнему играет, зато я замечаю кое-что поинтереснее: болтающийся провод.

Отрезанный.

Доходит не сразу: этот идиот, который с довольным видом крутит на пальце ножницы, перерезал наушники. Он еще и ухмыляется!

— Какого черта! — ору я.

— Мне надо с тобой поговорить, — уже серьезно говорит Пит, а меня так и порывает треснуть по его самодовольной роже.

— Если завтра у меня не будет новеньких наушников, я засуну эти ножницы, сам знаешь куда, — говорю я, подойдя вплотную. Телефон пиликает, и я собираюсь удалиться в свою комнату, чтобы продолжить переписку с подругой, но Пит останавливает меня, взяв за руку. Я резко выдергиваю, но все-таки останавливаюсь. — Чего?

— Китнисс. Прости. За все. У меня есть причины дружить с ними. Просто поверь. Давай забудем все. Я хочу, чтобы было как раньше. Помнишь? — спрашивает он шепотом.

Конечно, я ведь не могу выкинуть из головы половину своей жизни. Я помню каждую мелочь, ведь он был моим самым лучшим другом. Я помню, как он катал меня на велосипеде. Как мы бегали друг за другом, едва научившись это делать. Как лепили снеговика, как он меня успокаивал, потому, что кто-то этого снеговика испортил. Как тайком от родителей, когда мы приходили к ним, или наоборот, убегали гулять, а он оправдывал нас двоих, говоря, что идея была его.

Тысячи воспоминаний за 15 лет навалились на меня. Но я не могла сейчас ему поверить. Он так легко перечеркнул это все это, променяв наше с ним детство, наше с ним все, на Гейла, Финника и Катона.

— Почему я должна верить тебе? — спрашиваю я, а сама пытаюсь смахнуть набежавшие слезы. Мы были такими хорошими друзьями.

Были…

Пит мнется какое-то время. Либо придумывает, как отмазаться, либо решает говорить что-то или нет.

— Потому что ты мне нравишься. Уже три года нравишься, — выпаливает он.

А я стою, как статуя. И что мне теперь делать? Вам когда-нибудь лучший друг в любви признавался? А лучший друг, который вам тоже нравится? Вот и я не знаю, что делать в таких ситуациях. Я не могу ему поверить. Я почти уверенна, он врет, чтобы потом посмеяться над моей наивностью вместе со своими новыми друзьями.