Черт, черт, черт! Ванни Фуччи принял решение. Он подошел к дверце водителя, сел, сжал пальцами рукоятку заткнутого за пояс револьвера и в упор посмотрел на Джереми.

– Сделаешь какую-нибудь глупость, скажешь кому-нибудь, куда мы едем, – и клянусь, я пристрелю тебя прямо на глазах у всех. Понял?

Бремен молча смотрел на него. Ладонь сползла с ручки двери.

Ванни повернул ключ зажигания, и «Кадиллак», взвизгнув шинами, выехал на дорогу. Проезжавший грузовик громко просигналил. Бандит левой рукой показал водителю неприличный жест.

Они проехали десять миль на север по шоссе 27, а затем поднялись по эстакаде на автомагистраль 4, направляясь на северо-восток.

В мешанине мыслей Фуччи Джереми выловил пункт назначения – и не смог сдержать улыбки.

Вместо свадебного путешествия Джереми и Гейл отправляются в поход – на байдарке и пешком.

Никто из них раньше не ходил в туристические походы и не плавал на байдарке. Но на первый вариант – Мауи – у них нет денег. И на второй – Париж – тоже. Не хватает даже на восьмой вариант – мотель в Бостоне. Поэтому в ясный августовский день, через несколько часов после свадебного обеда в саду их любимой деревенской таверны, Джереми и Гейл прощаются с друзьями и едут на северо-запад, к горам Адирондак.

Туристические лагеря есть и поближе: по пути к горам Адирондак они проезжают Блу-Маунтинс с несколькими национальными парками и заповедными лесами, но Джереми недавно прочел статью об Адирондакских горах и хочет туда.

У их «Фольксвагена» барахлит мотор… всегда барахлил… и после ремонта машины в Бингемтоне, штат Нью-Йорк, они уже потратили лишние восемьдесят пять долларов и отстают от графика на четыре часа. Ту ночь пара провела в национальном парке на озере Гилберт, между Бингемтоном и Ютикой.

Идет дождь. Лагерь маленький и тесный – свободным осталось одно-единственное место рядом с туалетом. Джереми ставит под дождем двадцатичетырехдолларовую нейлоновую палатку и идет к грилю, чтобы посмотреть, как Гейл справляется с ужином. Она использует свое пончо вместо брезента, защищая от дождя те несколько веток, которые им удалось собрать, но «костер» все равно состоит из горящей газеты и дымящего сырого дерева.

– Нужно было поесть в Онеонте, – говорит Бремен, щурясь от дыма. Еще нет восьми, но дневной свет уже растворился в серых облаках. Похоже, дождь нисколько не мешает комарам, которые с жужжанием залетают под пончо. Джереми пытается раздуть огонь, Гейл отмахивается от комаров.

Молодожены ужинают чуть теплыми хот-догами в мокрой булке, стоя на коленях в палатке, признать поражение и укрыться в относительной роскоши салона автомобиля они отказываются.

– Я все равно не голодна, – лжет Гейл. Бремен видит, что она лжет, а она видит, что он это видит.

Он также видит, что она хочет заняться любовью.

В девять вечера они уже забираются в два соединенных спальных мешка, хотя дождь к этому времени прекратился и туристы по обе стороны от их палатки высыпают из своих домов на колесах, включают радио-приемники на полную громкость и принимаются готовить поздний ужин. Запах жарящегося на углях стейка доходит до Бременов, увлеченных ласками, и они смеются: каждый из них чувствует, что партнер отвлекается.

Джереми прижимается щекой к животу Гейл и шепчет:

– Думаешь, они с нами поделятся, если сказать им, что мы новобрачные?

Голодные новобрачные. Гейл ерошит его волосы.

Джереми целует нежную округлость ее живота. Ну, ладно… легкое чувство голода еще никому не повредило.

Гейл хихикает, а потом умолкает и делает глубокий вдох. Дождь возобновляется, слабо, но настойчиво барабанит по нейлону палатки, отгоняя насекомых, шум и запах еды. Какое-то время во всей Вселенной нет ничего, кроме тела Гейл, тела Джереми… а потом их общего тела, не принадлежащего никому.

Они и раньше занимались любовью… в ту первую ночь после вечеринки Чака Гилпена… но это все так же странно и чудесно, и в тот вечер, в палатке под дождем, Джереми по-настоящему перестает быть собой, и Гейл перестает быть собой, и их мысли соединяются и смешиваются так же, как и тела. Потом, после вечности растворения друг в друге, Джереми чувствует нарастающий оргазм Гейл и переживает его, как свой, а Гейл взлетает на вздымающейся волне его кульминации, такой непохожей на ее собственную, но тоже разделяемой ею. Они вместе достигают вершины, и на мгновение Гейл кажется, что она со всех сторон окружена телом своего любимого. Он постепенно расслабляется, а она удерживает его руками и ногами.

Наконец они откатываются друг от друга на примятых спальных мешках. Воздух в палатке влажный от их дыхания и пота. Снаружи уже совсем темно. Гейл расстегивает клапан, и они высовываются из палатки под мелкую морось, чувствуя капли дождя на лице и груди, вдыхая прохладный воздух и ловя ртом небесную влагу.

Теперь Бремены не читают мысли друг друга, не проникают друг другу в сознание – они просто стали друг другом, мгновенно разделяя каждую мысль и каждое ощущение. Хотя нет, это описание не совсем точное: отдельных его и ее просто не существует, и осознание себя приходит к ним постепенно, подобно тому, как медленно отступает утренний прилив, оставляя после себя артефакты на мокром берегу.