— Эй, ты там!

Файоль обернулся и наткнулся на подозрительный взгляд гренадера из Гвардии. Тот стоял, уперев руки в бедра, молодцеватый и безупречный в вычищенном мундире и белых гамашах.

— Ты француз? Откуда? Какого полка? Почему в гусарских сапогах?

— Да заткнись ты, болтун чертов!

— Дезертир?

— Кретин! Если б я дезертировал, то был бы уже далеко отсюда.

— Верно. Так кто ты?

— Кирасир Файоль. Мой эскадрон погиб под ядрами. Меня контузило, я упал с лошади и потерял сознание. Очнулся, когда стервятники из госпиталя начали потрошить меня.

— Здесь не стоит оставаться. Мы уходим.

— Не лез бы ты не в свои дела, а?

Мимо прорысили кавалеристы по четверо в ряд. Следом за ними в беспорядке потянулись пехотные батальоны. Армия покидала Эсслинг. Гренадер пожал плечами, сплюнул и сказал, что его дело было предупредить. Он развернулся и ушел, оставив Файоля в одиночестве перед костром. Кирасир вытащил из-за пояса пистолет капитана Сен-Дидье, почистил его, вместо отсыревшего пороха засыпал на полок сухого, позаимствованного у покойного гусара, и опустил в ствол пулю. С пистолетом в руке он поднялся, удовлетворенно оглядел свои новые сапоги и зашагал по главной улице к знакомым вязам. Большинство домов были разрушены и стояли без крыш. Кое-где стены выдержали и бомбардировку, и пожар, однако в любой момент могли обвалиться.

Файоль без труда нашел тот памятный дом, где побывал вместе с покойным Пакоттом два дня назад, хотя теперь он выглядел довольно жалко. Большая часть стены, выходившей в сад, обрушилась. Файоль попытался войти, но понял, что без огня ему это вряд ли удастся. Он вернулся на улицу, подобрал сухую ветку и поджег ее от ложного бивачного костра. Света она давала мало, но это уже не имело никакого значения. Через брешь в разбитой стене Файоль вошел в дом. Лестница, что вела на второй этаж, выглядела нетронутой, и кирасир рискнул начать подъем. Несмотря на полумрак, он шел уверенно, словно прожил здесь всю жизнь, в конце коридора толкнул плечом неплотно прикрытую дверь и вошел в комнату.

Его глаза сами нашли кровать и лежащее на ней тело. Сердце Файоля стучало, как барабан Гвардии. С горящей веткой в руке он склонился над кроватью: несомненно, перед ним был тиральер, если судить по бакенбардам, только без одежды. Неожиданно его поразила мысль: а что, если той молодой крестьянки не было и в помине? Файоль положил свой факел на постель, быстрым движением поднес к виску пистолет капитана Сен-Дидье и спустил курок...

Миновав последнюю купу ив, повозка с добром, собранным на поле боя, остановилась. Глазам санитаров внезапно открылась вся картина отступления. Внизу, на травянистом пологом склоне, упиравшемся в малый мост, дымно горели сотни факелов. Переправа находилась под прикрытием густого леса и потому не просматривалась со стороны деревень и Мархфельдской равнины. На пригорке в окружении своих офицеров стоял маршал Массена и взмахами хлыста, как дирижерской палочкой, руководил эвакуацией. Беспорядочную толчею раненых сменил строгий порядок полков, построенных в походные колонны. Солдаты в изодранных, пропаленных мундирах, грязные, вонючие, заросшие до ушей и голодные, были счастливы, что остались живы да еще при руках, ногах, глазах. Они понимали, что им крупно повезло. На запястье у нескольких офицеров виднелись четки. Люди устало улыбались — кошмар закончился.

По настилу починенного моста гулко простучали копыта кавалерии Удино, за ними двинулись остатки дивизии Сент-Илера. В первых рядах вольтижеров Молитора шел сержант с ротным флажком на конце ружья; этот потрепанный, пробитый пулями лоскуток сержант нес так, словно у него в руках было полковое знамя. С того места, где стоял Винсент Паради, едва ли можно было различить цвета, но он готов был поклясться, что видит желто-зеленые султаны на киверах своих бывших товарищей. Из общего строя вышел генерал Молитор, подошел к Массене и взмахом шпаги поприветствовал его. Маршал сорвал с головы треуголку и благодарно кивнул. Генерал четко развернулся и побежал догонять своих солдат: из всей дивизии в живых остались две тысячи человек.

Дальше шли вольтижеры, фузилеры и пешие егеря, отбившиеся от своих частей и собранные генералами Кара-Сен-Сиром и Леграном. На голове последнего, отличавшегося поистине богатырским телосложением, красовалась огромная треуголка с дыркой от вражеского ядра. Солдаты шли молча, слышалось только бряцание оружия да топот башмаков — сначала приглушенный, потом более гулкий, когда колонны вступали на дощатый настил моста. Батальоны один за другим переходили на остров Лобау и исчезали под покровом темного леса.

— А ну, пошевеливайтесь, лодыри!

— Сам лодырь!

Сзади к санитарной повозке приближались артиллерийские упряжки. Взмыленные лошади тащили большие пушки, которые подскакивали и раскачивались на каждом ухабе. Орал, надсаживаясь и топорща щетинистые усы, похожие на банник, артиллерист в кивере с длиннющим красным султаном. Ездовые в синих мундирах, почерневших от грязи и пороховой гари, то и дело нахлестывали храпящих животных. Усатый артиллерист осадил свою кобылу, едва не сбив санитаров с ног.

— В сторону! Дайте дорогу!

— Еще чего! — крикнул Гро-Луи и открытой ладонью заехал лошади по ноздрям. Та возмущенно заржала и вскинулась на дыбы.

Артиллерист с трудом удержался в седле и разразился проклятиями. Его товарищи окружили Гро-Луи, но тот выхватил из-за пояса нож. В ответ усатый пушкарь вскинул к плечу карабин и прицелился.

— Ну, ладно, ладно, — примирительно сказал Гро-Луи, убирая нож на место.

Санитары столкнули свою повозку на обочину, пропуская упряжки с пушками и пустыми зарядными ящиками. На спуске колесо одного из них наскочило на камень. Повозка перевернулась. Ездовые с руганью подлезли под нее и, поднатужившись, поставили на колеса.