Но интересно, не сколько у нас евреев, а что они собой представляют, чем заняты. В народном хозяйстве евреев 521 000, что составляет 3,5 % всех специалистов. Значит, из 1,5 % еврейского населения специалистов образовалось в три раза больше [158] . Какие это специалисты? Оказывается, 24 % евреев — это люди с высшим и средним образованием. Из одного процента населения образовалось в 24 раза больше ценных людей.

И вот из такого количества в 1970 году только 999 евреев получили выездные визы в Израиль. Это одна двухтысячная доля еврейского населения (в реальности еще меньше, потому что очень много полуевреев). А на самом деле желающих уехать намного больше. Они подают официальные просьбы, им отказывают. Годами отказывают по много раз. Что же им делать? Они впадают в отчаяние, и это отчаяние приводит к попыткам вырваться любыми способами. Но это не доказывает, что именно сейчас они сделали такую попытку. Нельзя огульно судить людей только за то, что они евреи и подавали заявление на выезд. Я считаю, что подсудимые не виновны и должны быть освобождены [159] .

Сашино выступление встретили с большим неудовольствием. Но так как на груди у него блестела Золотая звезда Героя Советского Союза, критиковать его в газетах не решились. В заключительном слове Сильва Залмансон, единственная женщина среди обвиняемых, процитировала 137-й псалом Давида: «Если я забуду тебя, о Иерусалим, пусть отсохнет моя правая рука».

А все же суд вынес невероятно суровые приговоры: Марка Дымшица и Эдуарда Кузнецова приговорили к смертной казни «за измену родине»; Менделевича и Федорова — к 15 годам заключения, других к заключению от 4 до 14 лет. Антисемиты радовались, а среди евреев шел ропот. В Москве у Хоральной синагоги на улице Архипова (нынешний Спасо-Голенищевский переулок) собирались толпы евреев для выражения протеста против осуждения: еще никогда желание уехать из России не наказывалось смертной казнью. После этих волнений прошла волна арестов среди еврейской молодежи в разных городах страны — «за пропаганду сионизма».

О суде над «самолетчиками» и речь адвоката Фисатова передавала радиостанция «Голос Америки», это привлекло внимание мировой общественности к проблеме свободы выезда из Советской России. Физик Валерий Чалидзе создал Комитет прав человека в СССР, в него вошли Сахаров и многие другие свободомыслящие интеллигенты. После этого к Леониду Брежневу обратились президенты США и девятнадцати других стран с просьбой помиловать осужденных на казнь. Накануне Нового года смертную казнь заменили пятнадцатью годами заключения в лагерях строгого режима [160] .

Павел простудился, и Лиля опасалась, чтобы у него не началось воспаление легких. Она привела к отцу Рупика Лузаника, тот выслушал легкие Павла, не нашел хрипов, прописал лекарства и собирался уходить. В это время пришел Саша Фисатов, расстроенный приговором «самолетчикам», и с порога заговорил:

— Это ужасно! По указанию из Кремля Кузнецова и Дымшица приговорили к смертной казни за попытку угнать самолет. Но это даже не доказано! И приговорили к смерти за то, что они могли хотеть уехать из России. Но наказывать за предполагаемое и недоказанное — это не просто ошибка, это грубейшее юридическое преступление. И сделали это только потому, что подсудимые были евреями. Я абсолютно подавлен.

Рупик прислушивался, интересно знать мнение адвоката о таком важном деле. Павел кашлял и успокаивал разгорячившегося Сашу:

— Тебе надо переключиться. Поезжай отдыхать в Кисловодск.

— Но, дядя Павел, не могу я отдыхать! Я решил взять командировку в Варшаву по юридическим делам. Давно хочу узнать подробности гибели тысяч польских офицеров в Катынском лесу под Смоленском. Я должен уточнить, что знают об этом сами поляки?

Услышав это, Рупик заинтересовался:

— Александр Иванович, если вы поедете в Варшаву, могу я попросить вас передать одной варшавянке ее семейную реликвию? Это мундир офицера, расстрелянного в Катынском лесу.

Все удивились, услышав про реликвию. Лиля спросила:

— Рупик, как этот мундир оказался у тебя?

— Эх, это очень горькая история! Он достался мне от дочери того офицера.

И Рупик рассказал о судьбе Жени, которая бросилась под поезд в Петрозаводске и умерла в инвалидном доме. История тронула всех, особенно Сашу:

— Конечно, доктор, я постараюсь найти эту женщину. Как ее имя?

— Если я правильно помню, ее зовут Ядвига Сольская.

Саша переспросил:

— Вы говорите, ее звали Ядвига, а дочку Женя?

— Да, по-польски дочка называлась Гржина, но по-русски Женя.

Саша очень заволновался:

— Мать Ядвига, а дочка Гржина? Знаете что, мне кажется, я знаю, о ком вы говорите. Принесите мне мундир. Я сам заинтересован разыскать эту женщину.

Саша вспомнил польку с таким же именем и ее дочку. Если это они, то он видел их в 1939 году, когда Красная Армия захватила часть Польши. Он служил сержантом в артиллерийском полку, их ввели в Польшу. Однажды его взяли в команду для ареста семьи польского офицера, он вынужденно участвовал в том аресте. Женщину звали Ядвига, это была молодая красивая полька. Саша взволнованно думал: «Неужели это она?» [161]

Когда Саша позвонил, дверь открыла невысокая дама средних лет, с гладко уложенными седыми волосами, с морщинками у глаз и губ. Она с удивлением смотрела на незнакомца, а Саша всматривался, ища в ней следы той красавицы, понравившейся ему много лет назад, и смущенно улыбался:

— Извините за беспокойство, вы пани Ядвига Сольская?

— Да, я Сольская, — ответила женщина правильно по-русски, с небольшим акцентом.

— О, как я рад! Наконец я нашел вас. Вы меня, конечно, не узнаете.