Люди читали, запоминали, повторяли друг другу. За десять — пятнадцать минут эпиграмма разошлась по толпе.

Арестованных иностранных корреспондентов отпустили сразу, и они передали сообщение о «бульдозерной выставке» со всеми подробностями. По «Голосу Америки» и Би-би-си звучали Алешины стихи. Их запоминали и передавали другим. Люди, далекие от искусства, со злорадством повторяли эпиграмму, им нравилось, что власти были названы «кретинами» и «идиотами», а евреям нравилось, что реабилитировано слово «сионисты» и власти сравниваются с фашистами.

Эти «кретины» и «идиоты» вынуждены были уступить: они выпустили всех арестованных и разрешили провести такую же выставку на открытом воздухе в парке «Измайлово». Ровно через две недели, 29 сентября, свои работы выставили уже не двадцать, а сорок художников-нонконформистов. Выставка длилась четыре часа, на ней побывало более полутора тысяч человек.

Моня опять пошел на выставку. Алеша, боясь за друга, решил идти с ним. Они встретили художника Бориса Жутковского.

— Ну, как проходит новая выставка? — спросил Моня.

— Хорошо, без скандалов. Но качество картин в Беляево было намного выше. Эх, самые лучшие полотна попали под бульдозеры. Правда, теперь хоть никто не называет нас сионистами. Правильно кто-то написал: «Творцы картин не сионисты, а только лишь нонконформисты».

По «Голосу Америки» эти четыре часа в Измайлово назвали «полной свободой без упреков в сионизме».

Алеша с писателем Василием Аксеновым гуляли по аллеям Тимирязевского парка, и Аксенов развивал свою идею издания неподцензурного альманаха прозы и стихов. Как многие «шестидесятники», в выражениях он не стеснялся. Если отфильтровать его речь от нецензурных слов, получалось так:

— Понимаешь, старик, у нас литературные вопросы, за невозможностью политических, становятся главными вопросами жизни. Но литература не должна следовать веяниям времени, она сама создает эти веяния. Мы должны создавать их, а мы задыхаемся от цензуры. Да и кроме цензуры, моторная инерция журналов и издательств ведет к возникновению раздутой всеобщей ответственности за «шутку» литературы, не только Не умеющей быть такой, как надо, но даже такой, как вчера. Эта всеобщая «ответственность» ведет к состоянию застойного тихого перепуга, к стремлению подогнать литературную «шутку» под ранжир. Внекомплектная литература обречена порой на многолетние скитания и бездомность.

Мне, к примеру, запретили издавать роман «Ожог», а я над ним работал много лет. Я знаю, как я пишу, — роман хороший. Мы решили сделать попытку издать бесцензурный альманах. Вначале пытались пробить его через ЦК партии — не дали добро. Ну, мы плюнули и решили, издадим сами десять — двенадцать экземпляров для начала. Уже есть составители: Виктор Ерофеев, Евгений Попов, Фазиль Искандер, Андрей Битов и я. И название придумали — «Метрополь». Включим туда много прозы и стихи Ахмадулиной, Вознесенского, Высоцкого, Сапгира. Все под своими именами. Оформят альманах Борис Месеерер и Давид Боровский. Ты подумай, старик, может, дашь нам в альманах стихи для детей, которые у тебя не взяли в печать.

У Алеши были стихи, которые отказались печатать, он тоже загорелся:

— Ты прав, литература не должна следовать веяниям времени. Если она им следует, то перестает быть интересной для читателей. В детской литературе, и особенно в поэзии, тоже давно нет ничего, что создает новое для детей, что будит их мысли. Десятки, а то и сотни книг пишутся о Ленине. Детям внушают, что Ленин — это почти божество. Детям читают это и начинают верить, что это действительно так. Хочешь историю про Ленина в стеклянной баночке?

— Ленин в стеклянной баночке? — удивился Аксенов. — Ну, давай.

— Одной девочке, Наташе, мама решила подарить живых рыбок и сказала, что ее ждет самый лучший, самый дорогой для нее подарок в стеклянной баночке. Девочка сразу воскликнула: «Я знаю, знаю — это Ленин!» Мама поразилась: «Наташа, почему Ленин в стеклянной баночке?» Наташа ответила: «Нам в детском саду говорили, что Ленин — это самое лучшее, самое дорогое, что у нас есть».

— Вот и напиши об этом, — захохотал Аксенов.

— Это, конечно, неплохо, но я давно хочу в метафорической форме детской сказки написать, как нас всех заставляют говорить на одном языке, на языке восхваления партии. Мы живем, как в каком-то вороньем царстве, где все, начиная с детей, должны каркать по-вороньи. Я напишу об этом. Подойдет такая идея в ваш «Метрополь»?

И Алеша написал.