Так, – говорит Бармалей. – Давай-ка, Органайзер, мы с тобой поменяемся чипами, и ты в информационном смысле станешь я. Пока дело дойдёт до пальчиков, они сообразят, что к чему, а меня им упразднять вообще без мазы. Отправят снова в УПНО, ну так я там уже был, чего уж. Ну, а пока они меня будут мурыжить, у тебя будет фора.

Я не могу, – ёжится Органайзер. – Такая жертва… А вдруг вас всё-таки упразднят. По ошибке. Я лучше уж завершу план существования самостоятельно, это будет как-то нормальней и правильней.

Не дури нас, мы тоже соображаем, – вмешивается дядя Фёдор. – Все чипы, не исключая и твой, эту функцию блокируют автоматически даже при полной отстройке. Бармалей дело говорит, меняйтесь, время выиграешь.

Органайзер подносит руку к виску, жмёт на кнопку, ждёт пять секунд и лёгким движением вынимает чип.

Бармалей вздыхает. Так просто! У его «принудительной» модели не только разъём вмонтирован в черепную коробку, но и корешки. Чтобы клиент не мог просто так вытащить.

Ножа, конечно, ни у кого нет?

Обижаешь, друг, – вдруг подаёт голос Боба Казиахмедов. – Ножа нет… да чтобы у меня в лесу – и ножа не было бы…

Достаёт из внутреннего кармана маленький железный шарик. С некоторым усилием тянет за его полюса. Подает Бармалею маленький симпатичный острый резак.

Отлично, – одобряет Бармалей. – Ну а уж зеркальца-то точно ни у кого не найдётся.

Обижаешь! – Вики протягивает хвост шарфика – а на хвосте встроенное зеркальце, не стеклянное, конечно, пластиковое – видно мутновато – но хоть что-то.

Вот это да, – Бармалей впечатлён. – Ну ладно… счас… кто не любит вида крови, лучше не смотрите, – Бармалею вспоминается Дзампано из фильма «Дорога». – Тэк-с…

Левой рукой берётся за чип, правой подносит к вис-

ку резак. Глядя в зеркальце, которое держит Вики, выдёргивает чип из виска, как морковку из гряды.

Боль острая, тошнотворная и приятная.

По щеке и шее течёт кровь, часто-часто капает на пол, шумит в ушах.

Николай Николаевич вздыхает.

Бармалей поворачивает резак и вдавливает посильней, подцепляя корешки чипа, вросшие в мозг. Левой хватается за эти скользкие от крови корешки и сильно дёргает.

Эта новая боль – как взрыв, но она быстро прекращается, и сразу же, мгновенно, всё вокруг резко меняется.

Первыми, волной, возвращаются запахи, родные и забытые.

Пахнет рыбой. Грязными носками. Туалетом. Свежим ветром. Ельником. Морем.

Господи, да ради одних только запахов, – думает Бармалей, опьянённый.

Быстро-быстро сбегаются отовсюду звуки, краски. Резкость, яркость, контраст, чёткость. Шорохи. Шумы. Подробности.

Бармалей прижимает кепку к виску, чтобы унять кровь. Ему уже не больно.

Он ухмыляется. В правой у него нож. В левой – выдранный чип с клочьями плоти. Коронация. Шапка Мономаха. Бармалей вытирает чип носовым платком.

Органайзер подаёт ему свой.

Я контакты немного высадил, – извиняется Бармалей. – Там никак, они врастают. Но гнездо оставил, включить можно. Только для вида, конечно, – и он вставляет навороченный чип Органайзера в скользкую кровавую дырку. – Сел вроде… Мигает?

Ну, он включился технически, – Органайзер. – Но без коннекта.

Да Господь с ним с коннектом, в гробу я видел этот коннект… Держи мой.

Органайзер вставляет Бармалеев чип и сразу морщится.

Уф, как вы это выносите. Всё какое-то серое.

Не нравится, да? – Вики, язвительно.

Да уж что там может понравиться, – Бармалей. – Зато мне теперь прикинь как кайфово.

Представляю, – хмыкает Вики.

Теперь переодеться бы, – говорит Бармалей. – Но это вряд ли. На меня твои шмотки не налезут.

Грохот подносов – серые приносят ужин и сталкиваются в дверях, но, удержавшись на ногах, входят по очереди, вежливо балансируя, неуклюже помещаясь. Оба совершенно одинаковые и даже, похоже, запараллеленные для экономии, именно поэтому им и трудно координировать движения [1] . Первый серый несёт семь тарелок макарон с рыбой, второй ещё две, да чайник, да пластиковые ложки (УПНО не признаёт вилок и ножей) и девять пластиковых стаканчиков.