– Эта дверь на шашлык, что ты пер, наверно показалась ему подозрительной, – сказал я Фитилю.

– Ага, он еще спросил, где я, в каком огороде, ее украл? Что я, как они, «новые русские» крохобор, что ли, чтобы старух обворовывать, – отзываясь о себе как о новом Робин Гуде, Фитиль гордо, поднял, подбородок, – я же ее после вас в кустах подобрал.

– Ну, что пошли? Покажем, где твоя сеть, – предложил я Фитилю.

И в это время Настя начала хныкать:

– Мальчики, я не дойду до дома, нога совсем не ходит, не оставляйте меня одну.

Данила зло сплюнул, а Фитиль охотно предложил: – Садись на дверь, спокойно донесем. В тебе килограмм сорок, на мою сторону, двадцать, и ребятам двадцать. По десять на каждого, не развалятся. Фитиль как заправский амбал, впрягся в передок самодельных носилок, а мы с Данилой стали сзади по краям двери-иконы. Настя, охая и ахая, сев, может быть, осквернила мягким местом ту часть на иконе-носилках, где в течение нескольких веков тысячи людей касались губами.

– Пошли нам Варвара великомученица ровной дороги в Киржач град, – благословил Данила наш путь в город.

Хорошо, что у него не было с собой козлиной головы. Сделав несколько привалов по пути и подобрав по дороге капроновую сеть Фитиля, мы торжественно вошли в город. Жалко только, что подходили к нашему дому мы со стороны переулка, но какой был апофеоз нашего шествия.

Я вспомнил как года несколько лет назад, в далекой молодости, классе во втором, нас повели в консерваторию на шестую симфонию Шостаковича. Рядом со мной сидели две незнакомые девчушки из другой школы, одна из которых как шило вертелась. Когда начался концерт, одна другой сделала замечание: – Тише, – и тут же следом оскорбила, – увертюра!

– От увертюры слышу, – последовал незамедлительный ответ.

Весь концерт они просидели как притихшие мышки. И я рядом сидел, стараясь не вертеться и не скрипеть креслом, чтобы не нарваться на оскорбление. Строгая девчонка в белом платье, и белых чулочках первая оскорбившая подружку, чувствовала мой восхищенный взгляд, которым я окидывал ее время от времени, но так ни разу и не повернула голову в мою сторону. Перед последним актом, когда я, заелозив в кресле, в упор уставился на нее, она не поворачивая головы презрительно бросила: – Тише… Апофеоз!

Большего оскорбления я никогда в жизни не получал. В этом непонятном для меня слове слились в единое; и черный, весь в мазуте паровоз, и грязный хряк доводящий бабку до слез, и я, в соседкиных глазах, молокосос. Я как воспитанный человек, дотерпел до конца спектакля, и после последнего аккорда оркестра, встал вместе со всеми зрителями и вместо приветствия бурными аплодисментами, глядя в упор на соседку нанес ответное оскорбление. Я сказал ей:

– Увертюра.

Девочка удивленно посмотрела на меня и назидательно, как училка растягивая слова, ответила:

– Деревня, неграмотная… Апофеоз.

Вокруг почему-то засмеялись. Я готов был провалиться сквозь землю, потому, что догадался, что апофеоз, это хряк доводящий бабушку до слез. И вот снова апофеоз. Перед нашим домом, собралась вся наша родня, там были и Данилина мать, и бабка, и Настина мама, и мои дед с бабкой. Кто стоял в слезах, а кто и с хворостиной.

– Пусть только мне этот утопленник заявится, уж я ему задам, – грозилась бабушка Данилы, уверенная, что ее то внук не мог утонуть, жир не позволит.

Как только мы вывернулись из-за угла, и нас увидела наша родня, Настя моментально спрыгнула с самодельных носилок и как ни в чем не бывало, пошла им навстречу. Нам, остальным, деваться было некуда, как скользнуть в соседний двор к Хромому, что мы не подумав и сделали. Из двух зол – выбирают меньшее. Фитиль, идущий впереди, высматривал, где поленица, куда он хотел на дрова пристроить дверь, когда из-за угла дома выскочил Балбес. Пес и, правда, был выдающейся кавказкой овчаркой. Даже среди китов бывают гиганты, а какие сомы попадаются я и не говорю. Балбес среди гигантов, был гигант. Увидев нас, старых знакомых, он довольный сделал два коротких, но энергичных прыжка в нашу сторону, и радостно гавкнул. Фитиль, который находился от пса в нескольких метрах, вдруг, резко бросил икону, и с места как гоночный автомобиль стал набирать невероятно большую стартовую скорость. К забору он подлетел как комета, имея естественный хвост в виде капроновой сети. Балбес от удивления еще раз брехнул в его сторону и остановился около нас, уткнувшись нам в руки. Опорной ногой у Фитиля была левая, толчковая. Всю инерцию разбега, он перевел в вертикальный полет, и взлетел над забором. Даже пес, удивляясь, стоял с открытой пастью, с которой капала слюна. Фитиль, не коснувшись забора, шмякнулся на той стороне. Данила подошел к забору:

– Интересно, какая у него высота?

– Два с половиной метра, – не глядя на глазок, определил я.

– Да, ты что, мировой рекорд всего, два сорок три.

– То мировой, а то сзади Балбес, разница есть? Представляешь, если на стометровке за спринтерами пустить тройку Балбесов, сколько мировых рекордов падет?

– Лучше крокодилов, у них челюсти мощнее.

– Нет, собаки лучше, видел по телевизору, как заяц от борзых на ипподроме бежит, сроду они его догнать не могут, как ни стараются.