— Мы сможем найти его, — сказал он буканьеру, глядевшему на него с немым вопросом. — Нам известен его курс, и мы скоро встретимся с ним.

— Это был галеон? — спросил Буттафуоко.

— Во всяком случае крупное судно, — ответил Равено.

— Мы захватим его?

— Не сомневайтесь в моих людях. И потом, я отдал командирам пирог некий приказ; он побудит людей пойти на абордаж даже вопреки своему желанию.

— Поясните.

— Когда мы подойдем к самому борту галеона, командиры должны пробить топорами борта пирог, поэтому не останется другого пути к спасению, кроме палубы неприятельского корабля. Говорят, что такое однажды проделал Пьер л’Олонэ.

— Да, это поистине героическое средство.

— Однако оно приведет к победе, — заметил Равено. — Я слишком хорошо знаю этих отчаявшихся людей… О! Вот он.

— Где?

— Идет прямо на нас.

— Пока ничего не вижу.

— Морского глаза у тебя нет, но через несколько минут и ты заметишь.

Его люди тоже должны были заметить приближающийся галеон, потому что они, словно получив приказ, растянулись в линию, которая должна была снова сжаться при первом выстреле.

Вскоре из сумрака выступила темная масса, которую медленно подгонял вперед ослабевший бриз. Это и был испанский галеон, шедший в бухту Дэвида.

Ни звука не доносилось с верхней палубы; тишину ночи нарушал только, шум разрезаемой высоким форштевнем [73] воды.

Восемь пирог сомкнули строй, расположившись прямо по ходу судна. Отданную Равено команду передали всем экипажам:

— Не стрелять! Приготовить абордажные крючья.

Галеон теперь был не дальше чем в двухстах шагах; он спокойно продолжал свой путь, и люди, на нем находившиеся, ни в малейшей степени не подозревали быстрой перемены в своей судьбе. Это было отличное судно: с высокими бортами, с большой носовой надстройкой и, вероятно, неплохо вооруженное.

Восемь пирог, маневрировавших совершенно бесшумно, моментально окружили корабль; с них сразу же полетели абордажные крючья, но вахтенные, слишком уверенные в отсутствии любого неприятеля в непосредственной близости от побережья, ничего не заметили.

Равено де Люсан сухо отдал короткую команду:

— Пробить борта!

Послышались глухие удары. В соответствии с полученным приказом командиры пирог пустили в ход топоры.

На корабле раздались крики:

— Тревога!.. К оружию!..

— Батарея! Огонь!..

— Все наверх!..

Но отразить атаку было уже нельзя. Флибустьеры, теряя опору под ногами, принялись — с ружьями за плечами и короткими саблями в руках — карабкаться на галеон. Цепляясь за орудийные порты, за якорные цепи, за снасти, двести восемьдесят пять флибустьеров и трое авантюристов в мгновение ока забрались на палубу неприятельского парусника, в то время как их продырявленные шлюпки исчезли в океанских водах.

И сейчас же послышались выстрелы. Вахтенные галеона наконец-то поняли, что их атакуют — к сожалению, слишком поздно. Однако они мужественно вступили в сражение, отступив к носовой надстройке, на которой находились две пушки.

Равено де Люсан быстро оценил, откуда грозит опасность, и послал своих людей к этому месту. В то же время Буттафуоко во главе тридцати флибустьеров очистил плотным огнем кормовую надстройку, также оснащенную крупнокалиберными пушками.

Не стоит и говорить, что гасконец и баск были в первых рядах сражающихся, всегда готовые пустить в ход свои страшные клинки.

Тем временем батарейцы, полагая, что оказались перед несколькими кораблями, разрядили разом тридцать шесть пушек галеона, но не достигли иного результата, кроме ужасного грохота, от которого в клочья разлетелись все стекла в кормовых иллюминаторах.

Однако испанцы быстро организовались для обороны. Из носового люка группами выскакивали люди: полуголые, но хорошо вооруженные и полные решимости не сдаваться без боя. Из кормового люка тоже выбегали люди; они собирались возле двух кулеврин, [74] установленных на надстройке. Однако флибустьеры уже чувствовали себя как дома, они с молниеносной быстротой, пригибаясь, сновали от одной мачты к другой, и вели ураганный огонь по мостикам. Этот огонь вселял ужас в испанцев, потому что каждая пуля так или иначе попадала в цель; защитники галеона группами валились на палубу, даже не успевая выстрелить в атакующих, мчавшихся вперед с саблями в руках.

— За тобой ют!.. [75] — крикнул Равено де Люсан, перекрывая своим звучным голосом грохот перестрелки. — Давай, Буттафуоко!.. За мной бак!..

Два людских ручейка потекли по верхней палубе, производя ужасный шум. Остановить их было нельзя, потому что потоки эти образовали привыкшие к сражениям люди. На двух концах судна разгорелось ожесточенное сражение. Все батарейцы и свободные от вахты матросы галеона были на палубе и соперничали друг с другом, стараясь дорого продать свои жизни отважному врагу.