— Хватит со мной играть, Хилари. Выходи.

Я подпрыгнул от неожиданности, когда меня хлопнули по плечу.

Хилари рассмеялся, жадно поцеловал меня.

— Но всё же, скажи ради Бога, почему мы должны встречаться в лесу? Если решил, что я стану здесь зимой раздеваться, подумай получше. Тот вонючий склеп в соборе был таким холодным, что я чуть яйца не отморозил, а тут ещё и уховёртки, и колючки под задницей. Забудь. Почему мы не могли встретиться в твоём доме?

— Мы там чуть не попались — помнишь? А теперь стало ещё хуже. Мастера Совы за всем следят, сразу же заметят чужака, начнут задавать вопросы. Любой из деревенских может оказаться Мастером Совы или шпионить для них. Поэтому пришлось здесь. В других местах слишком опасно.

Дождь тихо стучал по мёртвым листьям под ногами, кусты трепетали, и я боязливо оглядывался. Казалось, со всех сторон раздаются шелест и скрип. Никогда не думал, что в лесу бывает так много звуков, всегда считал его тихим и мирным. Да, встречаться здесь — не очень удачная мысль. Старый подлесок мог скрывать дюжину пар следящих глаз или слушающих ушей.

— Бедный мой Ульфридо, да ты весь дрожишь, — Хилари схватил меня за руку. — Ужасно выглядишь. Сядь. Что случилось? — Голос Хилари утратил ленивую тягучесть, в тёмных глазах на этот раз было искреннее беспокойство, которого я не видел уже много месяцев.

Поблизости лежал поваленный дуб. Я полуоперся, полуприсел на огромный ствол. Хилари приподнял полу моей сутаны, его рука скользнула меж моих бедер. Я задрожал, когда его холодные пальцы, мокрые от дождя, легко коснулись моего естества, прошлись по всей длине, нежно охватили яички. Старый приемчик. Он уже много месяцев не был так нежен со мной, и я чувствовал в этом только попытку утешения, а не насмешку. Я страстно жаждал поддаться его прикосновениям, но не смел. Наконец, я собрался с силами, вырвался из его рук и встал.

Хилари ломал на кусочки сорванную ветку.

— Мне есть за что обижаться на тебя, Ульфридо. Сам не знаю, зачем я пришёл. — Он, как раздосадованный ребёнок, оттопырил нижнюю губу. — Прогоняешь меня, потом несколько недель ни слова. А теперь ждёшь, что я прибегу, едва ты щёлкнешь пальцами. Я вообще не собирался приходить.

Он прислонился к поваленному дубу, лениво, как скучающий ребёнок, шаркая ногами по прелой бурой листве. Я чувствовал досаду и гнев. Он понятия не имел, что я пережил за последние несколько дней. На мгновение мне захотелось излить всё, что произошло в канун Всех святых. Однако тот, кто там не был, никогда не сможет понять весь ужас случившегося. И как мне ответить, если он спросит, что я сделал? Я не смогу признать, что решив сражаться со злом, я просто развернулся и бежал прочь, как трус, вместе со всеми деревенскими.

— Ну, в чём дело? — нетерпеливо спросил Хилари. — Притащил меня в эту поганую деревню, значит, чего-то тебе надо. Говори уже или трахай меня, мне без разницы, только делай что-нибудь. Я не собираюсь сидеть в этой сырости всю ночь.

Я снова разозлился и вскочил.

— Хочешь знать, чего мне надо? Я скажу. Мне нужны деньги.

— Деньги? — недоверчиво переспросил Хилари. — С чего это ты нуждаешься в деньгах? Ты же чёртов священник, что за хрень такая. Хороший доход, дармовое жильё, еда, вино. У тебя всё есть. И спину гнуть ради заработка не приходится. Пробубнил пару молитв на латыни — и все дела, даже пальцем шевелить незачем. Вот бы мне всё так легко доставалось.

Я замахнулся на него, прежде чем успел сообразить, что делаю. Хилари поднял руку, загораживая лицо от удара, и во мне тут же поднялись стыд и досада. Нельзя отталкивать от себя единственного близкого человека. Я опустил руку. Хилари смотрел с презрением — он понимал, что я хотел ударить, но мне не хватило духа.

Я судорожно вздохнул.

— Деревенские не платят десятину. Я отдал епископу Салмону всё, что было в амбаре, но этого мало, и мне пришлось занимать остальное. Я отдал под залог церковное серебро. Его ещё не хватились, но надо выкупить до Рождества, не то д'Акастер поймёт, что оно исчезло. Мне нужны деньги, чтобы вернуть его.

— Мой бедный маленький Ульфридо. Я так хотел бы тебе помочь.

Хилари придвинулся ближе. Я чувствовал запах пота, мускусный аромат масла, которое он втирал в кожу.

— Но это я прихожу к тебе за деньгами, Ульфридо. Ты ведь знаешь, в моём кармане монеты дольше пары дней не держатся, прожигают дыры в кошельке. Такой уж я, ничего не поделаешь.

— Но ты можешь добыть деньги. Те, другие мужчины, с которыми ты... развлекаешься. Они дадут тебе денег, если попросишь.

— Ты что, становишься сутенером? — Хилари придвинулся еще ближе. — И я думал, ты не хочешь, чтобы я развлекал других. Или втайне тебя это возбуждает? Ты лежишь в своей холодной пустой постели и думаешь обо мне с другими любовниками, а, Ульфридо?

Я оттолкнул его.

— Ты же знаешь, мне отвратительно представлять тебя с другими мужчинами, но мне известно, что ты это делаешь. Однажды ты сам с удовольствием сказал мне это в лицо.

Он ухмылялся, ничего не отрицая.

— Пожалуйста, Хилари, если у тебя есть хоть какие-то чувства, помоги мне. Мне больше некого просить. Деревенские не платят положенное, потому что Мастера Совы отнимают у них последние гроши в уплату за так называемую защиту. Моя церковь совсем пуста.

Прислонившись к дереву, Хилари со скучающим видом смотрел на промокшие ветки.