Но прошли годы, и все мои попытки через горвоенкомат, через читинских журналистов найти дорогого мне человека ни к чему не привели. Так и не знаю, как ему жилось все эти годы, жив ли он, где он, что с ним сталось.

Но верю — такой сильный человек с благородной душой, настоящий патриот страны — живет на защищенной им нашей земле.

Историю, о которой пойдет речь, я услышал в поезде. В вагоне нас было четверо: кроме меня — две молодые женщины и примерно моего возраста мужчина. Судя по многочисленным наградным колодкам, это был участник Великой Отечественной.

Как часто бывает в дороге, люди знакомятся быстро. Одна из попутчиц попросила нас, пенсионеров, рассказать о себе, о том, как мы провели свою молодость, что у нас было интересного в жизни и была ли у нас любовь.

Я как-то нескладно промолвил, что у меня ничего «такого особенного» в жизни не было.

— А у меня, — отозвался наш спутник, Павел Михайлович, — была большая и верная любовь. — Он помолчал, видимо, собираясь с мыслями. — Летом сорок четвертого наши войска вели наступательные бои. Дивизия, в которой я командовал разведротой, после освобождения ряда крупных населенных пунктов вышла на магистраль, по которой с разных направлений двигались многие части и соединения нашей армии. Во время очередного привала я решил прогуляться вдоль лесной опушки.

Предупредив связного, пошел по намеченному пути. Погода стояла теплая, солнечная. Смотрю, впереди стоит женщина, вернее девушка, в военной форме. Подхожу ближе, поздоровался, представился. Незнакомка также: «Лейтенант медслужбы Виноградова». — «А как вас зовут?» — «Катя. А вас?» — «Павел Михайлович. Зовите просто Павел». По возрасту я был года на два старше.

Не успели мы с Катей поговорить и десяти минут, как прибегает связной. «Товарищ капитан, дана команда „подъем“». Мне ничего не оставалось, как попрощаться с Катей. Я даже не удосужился спросить номер полевой почты медсанбата. Так мы и расстались. Запомнил только ее голубые глаза и лучезарную улыбку. Когда я уходил, сказал: «До встречи, Катюша, желаю дожить до победы». Она ответила: «Вам того же желаю. Берегите себя».

Прошло около трех месяцев после этой встречи. Наша дивизия вела бои уже на территории Латвии. Мы несли большие потери. Вскоре дивизия была временно выведена в тыл на отдых и пополнение. Однажды меня вызвали в штаб корпуса. Еду. Неподалеку от дороги раскинуты палатки. Красный крест свидетельствовал, что здесь расположились медики. У меня что-то затеплилось в груди, я невольно вспомнил голубоглазую Катюшу, подумал, а что, если это тот самый…

На обратном пути заехал в расположение медсанбата. Санитар указал, где находится палатка медперсонала. Не успел сделать и полсотни шагов, как увидел знакомую фигуру. Сомнений не было. Это была Катя. Сердце мое забилось так, что вот-вот вылетит из груди. Не узнавая своего голоса, я крикнул: «Катя!» Она остановилась. Смотрит с удивлением. Подошел ближе. «Здравствуйте, Катя. Не узнаете?» Она какое-то мгновение смотрела на меня, потом улыбнулась своей лучезарной улыбкой: «Узнаю. Здравствуйте, товарищ майор. (Мне было присвоено очередное звание.) Я сначала действительно не узнала вас, вы так изменились, загорели. Как вы нашли меня?»

После этого мы с Катюшей встречались часто. Наша дружба переросла в горячую взаимную любовь. Но этой любви не суждено было продолжаться. Произошло это так внезапно, что я не смог не только проститься, но и сообщить о своем убытии в другую часть. Роковую роль в нашей разлуке, как выяснилось потом, сыграл отец Кати. Я не знал, что Катя была дочерью крупного начальника, генерала нашей армии. Отец Кати ревниво следил за дочерью, был полностью осведомлен не только о ее служебных делах…

Меня вызвали в штаб дивизии, где я и получил направление в другое соединение. По прибытии к новому месту службы был назначен командиром стрелковой роты. Письма мои в медсанбат, видимо, перехватывались. В одном из боев тяжело ранило. Лечился. Вновь воевал. Войну закончил под Берлином.

И вот Победа. У всех неописуемая радость, а у меня не выходит из головы Катя. Что с ней? Жива ли? О Кате я знал немного. Знал, что жила в Ленинграде, в Фуражном переулке. Номер дома и квартиры не знал. Написал несколько запросов в паспортный стол, но вразумительного ответа не получил. Оставалось одно: взять отпуск и ехать в Ленинград. Отпуск мне удалось получить только в сентябре 1946 года.

Приехал в Ленинград, нашел указанный переулок, стою на перекрестке и думаю: в каком же доме живет Катя? Домов-то в переулке немного. Смотрю, идет женщина. Дай, думаю, спрошу, может, знает. Обращаюсь, называю фамилию и имя Кати. О, радость! Женщина, оказывается, знает Катю, живет с ней в одном доме. Называет мне номер дома и квартиру и добавляет, что живет Катя с матерью и ребенком. «С ребенком? — невольно переспросил я. — Что, она замужем?» — «Нет, — ответила женщина, — она приехала с ребенком с фронта, муж, говорят, погиб». Я схватил растерявшуюся женщину, чмокнул в щеку, взял свой чемодан, пробежал метров десять, обернулся — женщина продолжала стоять, глядя на меня как на сумасшедшего.

Не помню, как влетел на второй этаж, нашел номер квартиры. Слышу, за дверью шаги, открывается дверь. «Виноградова Екатерина здесь живет?» — «Здесь, — последовал ответ. — А вы кто будете?» Я несколько смутился, но отвечаю: «Я муж Кати, зовут меня Павел». Смотрю, лицо женщины побледнело. «Как муж? Катя сказала, что ее Павел погиб… Впрочем, заходите». Когда закрылась дверь, слышу голос моей Катюши: «Мама, кто приходил?» Я приложил палец к губам: не нужно пока говорить, что я пришел. Лидия Ивановна (так звали открывшую мне дверь женщину) ответила, что заходила соседка.

Мы стали обдумывать, как быть. Сразу явиться я не мог, мало ли что может случиться, появись я перед Катей внезапно. Решили, что напишу записку, а сам пойду за вторым чемоданом, который оставил в камере хранения на вокзале. За это время Лидия Ивановна передаст записку, ну и соответственно подготовит Катю, успокоит ее.

Вышел из квартиры. Стою на улице. Конечно, ни за какими вещами я не пошел. У меня хватило выдержки только на десять минут. Возвращаюсь. Звоню. На этот раз на пороге встречает меня моя Катюша. Не успел я перешагнуть порог, как она с рыданиями повисла у меня на шее. Так я и занес ее в комнату. Когда Катя немного успокоилась, я первым долгом попросил ее показать мне своего сына, ему было уже около двух лет. Звали его Павликом. Вылитый я…