Клуни кивнул. Он прекрасно все понимал. Это было унизительно — растрачивать свой талант на пьяниц и гулящих женщин. Но и подыхать в канаве тоже унизительно.

У актеров из бродячей труппы, играющей пьесы Шекспира, четыре месяца не было постоянной работы, когда Август Колтрейн нашел их в Лондоне и, хорошо заплатив, велел приехать к нему в поместье в Линкольншир. Клэнси согласился занимать гостей на рождественской вечеринке в доме Колтрейна, потому что это было все же лучше, чем остаться на Рождество без крова и пищи.

На самом деле их место в Лондоне — вот где их место. Но видно, не судьба. Вместо Лондона они вот уже четверть века скитаются по Англии и Ирландии в своей повозке, которую последние десять лет тянет их дорогая ослица по кличке Порция. Они ездят из деревни в деревню, произнося слова бессмертного Барда перед фермерами и торговцами, ночуют на сеновалах или в своей повозке, мечтая о том, что когда-нибудь возвратятся на лондонские подмостки.

И хотя им не раз приходилось уворачиваться от яблок и прочих фруктов, которыми их забрасывали зрители, но никогда еще в них не стреляли. Нынешняя ситуация заставляла крепко задуматься о своей профессии. Придется побеседовать об этом с Клэнси, подумал Клуни. Если им, конечно, удастся выбраться живыми из большой гостиной.

— Этот дом очень большой, Клуни, — шепнул Клэнси. — Спрячемся до утра в какой-нибудь комнате, а потом решим, что делать дальше. Утро вечера мудренее, говаривала моя мать. Святая была женщина. Давай ползи за мной.

Клуни смотрел, как худой — кожа да кости — Клэнси встал на четвереньки и пополз в сторону двери, ведущей, как он думал, в большую столовую. Чуть ли не упираясь головой в зад Клэнси, зажмурившись и ухватившись руками за его щиколотки, Клуни старательно полз за товарищем по несчастью.

Они почти достигли цели. Рука Клэнси уже лежала на ручке двери в столовую, когда их увидел Август Колтрейн и выстрелил в дверь прямо над ручкой.

— Видишь, как надо, Грайми, — самодовольно произнес хозяин поместья, а Клэнси почувствовал, как сзади на него навалился дрожащий напарник. — Никогда не смей обвинять меня в том, что мои гости не получают того, что я им обещал. А вы, ирландцы, марш на сцену и начинайте свое представление. Заставьте наши сердца петь. Или, может быть, вы сами нам споете?

Клэнси с трудом отодрал от себя Клуни и встал на ноги. Он вздернул подбородок и высокомерно посмотрел на Августа Колтрейна:

— Мы играем пьесы Шекспира, сэр. Мы не поем. Клуни наконец открыл глаза и глянул на сидевшего в отдалении Колтрейна. Их наниматель был высок ростом и черен, как дьявол. А его черные глаза, казалось, могли продырявить железный горшок с расстояния в десять шагов.

— Я немного умею петь, Клэнси, — робко отважился Клуни.

— Сегодня мы будем играть «Как вам это понравится», Клуни, — твердо заявил Клэнси. — Мы сыграем один акт, а потом они о нас забудут. Давай делай, как я сказал, а после мы найдем себе пару жареных куриных ножек и теплую постель.

Не успел Клуни опомниться, как уже стоял на самодельной сцене, установленной перед камином. Клэнси кланялся публике, объявляя, что его партнер сейчас доставит им радость, рассказав о семи возрастах мужчины.

О семи? Клуни чуть язык не проглотил. Неужели нельзя ограничиться четырьмя, а потом откланяться и убежать?

— Я не могу, Клэнси. Просто не могу.

— Клуни, дружище, ты только подумай, — зашептал ему на ухо Клэнси. — Что сделал бы Бард?

— Сверкнул бы пятками, как кролик? — предположил Клуни, но Клэнси дал ему подзатыльник, и он, спотыкаясь, вышел на край сцены.

Он оглядел аудиторию и вздрогнул. «Леди» перестали мутузить друг друга и разлеглись прямо у подножия сцены. Одежда висела на них клочьями, они отпускали непристойные шуточки в адрес Клуни. Его светлость, которого все называли Грайми, держал на коленях большую вазу с апельсинами и вид у него был такой, будто он только и мечтает поскорее пустить их в ход. Остальные, по всей видимости, сами участвовали в каком-то представлении: хохочущие, размалеванные женщины восседали на голых задницах джентльменов, которые изображали жеребцов на увеселительной прогулке.

Август Колтрейн, сверля всех своими черными глазами, сидел на диване с бутылкой в одной руке и пистолетом — в другой. И этот пистолет был направлен прямо в голову Клуни.

Клуни сглотнул, сделал шаг назад и почувствовал, что Клэнси крепко держит его за темно-красный бархатный костюм.

— Ну же, Клуни, — попросил партнер, — начинай!

— «Весь… э… мир… э… театр», — начал Клуни и вдруг ощутил, что куда-то исчезла вся слюна. Лорд Граймз взял апельсин и слегка подбросил его. От пули в голову он умрет сразу и безболезненно, смекнул Клуни, а вот апельсин может сделать больно. Обретя голос, он громко повторил: — «Весь мир — театр, в нем женщины, мужчины — все актеры. У них свои есть выходы, уходы…» [1]