— Вам слышно, что он говорит, Колтрейн? — спросил лорд Граймз и швырнул на сцену апельсин. — Я ни черта не слышу. Давай громче, старина!

— О Боже и все святые, сохраните меня, и я никогда больше не сделаю ничего плохого, — захныкал Клуни. Клэнси между тем ловко перехватил апельсин и поклонился. Именно в этот момент Клуни вспомнил, кто он на самом деле. Он — Клуни из шекспировской труппы актеров, и они с Клэнси должны устроить здесь представление.

Втянув носом воздух, он выпрямился во весь свой непредставительный рост, широко расставил толстые, в залатанных штанах ноги, сложил руки на грушевидном животе и начал снова. Его голос при этом загремел так, что его было слышно в самом дальнем углу салона.

— «И каждый не одну играет роль. Семь действий в пьесе той. Сперва — младенец, блюющий с ревом на руках у мамки…»

Август Колтрейн положил пистолет на стол и схватил рыжеволосую женщину, чтобы помешать ей стянуть с Клуни штаны. Лотта, не желая отставать в озорстве, придвинулась к лорду Граймзу, и уперев руки в бока, громко поинтересовалась, не хочет ли он поиграть сам, вместо того чтобы смотреть представление.

— И то верно! — воскликнул лорд, усаживая ее к себе на колени. — Вот, бери самый большой. — Он протянул ей вазу. — Ты целься в толстого, а я запущу апельсином в тощего, у которого нос как у попугая.

— Поклонись, Клуни, — шепнул Клэнси. Большой апельсин пролетел мимо его уха и разбился о камин. — Кланяйся и уходи. А я — за тобой.

Дальнейших указаний Клуни не потребовалось. Он быстро заковылял к двери, которая вела в столовую. Клэнси не отставал от него ни на шаг.

В открытых дверях он остановился и собрав все свое мужество, встал в позу.

— «Бегите мимо, жирные и жадные мещане!» — громко провозгласил он перед тем, как благоразумно скрыться.

— А теперь куда, Клэнси? — задыхаясь, спросил Клуни, прижавшись спиной к закрытой двери. — Сомневаюсь, что смогу от них убежать.

— Они слишком пьяны, чтобы гнаться за нами, — покачал головой Клэнси, — и слишком заняты своими женщинами, чтобы вспомнить о нас. Мы сделаем так, как я сказал. Поищем чего-нибудь съестного на кухне и найдем местечко, где сможем спокойно поужинать. А представление отложим на другой день, если они вообще вспомнят про нас.

Клуни вздохнул, потом двинулся за напарником, не переставая бубнить.

— Нам надо уехать сейчас же, — заявил он, когда они стали без всякого стеснения рыться на кухне. Все слуги куда-то попрятались — подальше от вакханалии, творящейся в доме. «Уехать, удалиться иль скрыться с глаз долой — как хочешь называй».

— Мы не можем уехать, — сказал Клэнси, поднимаясь по черной лестнице. — Разве ты не помнишь, что они нам почти ничего не заплатили из того, что причитается? У нас даже нет денег, чтобы прокормить бедняжку Порцию хотя бы день. Она очень послушная, что и говорить, но она не согласится сдвинуть фургон с места хотя бы на дюйм, не получив своей ежедневной порции овса.

— Утром мы обратимся к этому молодому Шерлоку, — говорил Клуни, следуя за Клэнси на самый верхний этаж. — Он ведь поверенный Колтрейна, или его адвокат, или как это называется? Он нам заплатит, и мы сможем двинуться дальше. На юг. Обратно в Лондон. Там всегда найдутся друг и лишняя постель.

— Мы обещали, что пробудем неделю. Стало быть, будем играть неделю, — твердо заявил Клэнси, когда они оказались в коридоре верхнего этажа. — Я человек щепетильный. Даже если наши зрители всего лишь разношерстная толпа гуляк… Кроме того, может, ты и не обратил внимания, но снег на земле лежит по крайней мере в фут толщиной. Ну все. Здесь, кажется, тихо. Давай найдем темную комнату и немного попируем.

Клэнси шел впереди, Клуни — за ним. Такова уж была судьба Клуни — следовать за Клэнси. Правда, он почти никогда не роптал, потому что Клэнси был гораздо умнее его. Хотя на этот раз именно Клэнси принял приглашение играть в Колтрейн-Хаусе. А это, как оказалось, было не очень-то умно.

— Зайдем сюда, — сказал Клэнси, распахнув первую же дверь с правой стороны и заходя в комнату, прежде чем Клуни успел обратить его внимание на слабый свет под дверью. Может, внутри уже кто-то есть? Кто-то, кому не понравятся непрошеные гости?

Весь вечер Джек отчаянно боролся со сном. Только чувство голода не давало ему заснуть. Час назад он проверил, все ли в порядке с Мери [2] , потом вышел в коридор, запер за собой дверь и в последний раз пробрался на кухню, чтобы попытаться найти там что-нибудь съестное.

Он уже дошел до площадки второго этажа черной лестницы, когда услышал выстрелы внизу. В панике он бросился назад, забыв про сыр и хлеб. Только бы поскорее вернуться к Мери. По дороге он трижды ронял ключ. Дрожащими пальцами с великим трудом открыл дверь и, захлопнув ее за собой, очутился в безопасности детской комнаты.

А потом он заплакал. Ему было страшно стыдно за себя, но он заплакал. Вообще-то не имело значения, плачет он или нет, ведь здесь никого не было. Никто не станет ни ругать, ни утешать его.