Весною, напротив, пастухи, в особенности опять-таки молодые, спускаются к морю, участвуют в зверином и рыбном промыслах и уносят добычу домой.

Оленеводы и зверобои связаны тесными родственными узами, нередко оленеводы отстают от оленьего стада и остаются зверобоями на морском берегу. Рядом с этим зверобои уходят от прибрежья к оленьему стаду и превращаются в оленьих пастухов.

Эта основная комплексность чукотского хозяйства приводила к тому, что оленные чукчи на всем протяжении тундры от Индигирки до Анадыря и приморские чукчи по северному и тихоокеанскому прибрежью имели живое сознание племенного единства и при военных столкновениях вставали совместно для отражения завоевателей. Русские завоеватели наступали на чукоч с запада, с оленной стороны, и их отразили главным образом оленные (чаунские) чукчи. Однако, по свидетельству различных казачьих отписок, среди оленных воинов постоянно попадались собачники и так называемые пешие или ходячие чукчи, т. е. люди, не имевшие ни оленей, ни собак. Пешие воины, конечно, могли происходить из оленной бедноты, но в общем собачники и пешие воины характерны именно для приморских чукоч.

У оленных коряков в бассейне Охотского моря оленеводство является, повидимому, более замкнутым в себе. Общение между приморскими рыболовами и тундренными оленеводами ограничивается только торговлей. Молодежь из приморских поселков редко уходит работать на оленное стойбище, оленеводы принимают приморских довольно неохотно. Оленеводы о них говорят: "Будучи зверобоями, они не привычны пасти". Крупное чукотское оленеводство, как указано выше, было постоянно открыто для приморских пришельцев.

Одновременно с этим торговый обмен в пределах чукотского общества и даже в пределах совокупности племен, обитающих на крайнем северо-востоке от Колымы до Анадыря и до Охотского моря, можно анализировать с большой четкостью.

До появления русских народы этой области вели постоянные пограничные войны. Например: чукчи с коряками, чукчи с азиатскими эскимосами. Поэтому обмен за племенные границы почти не выходил. Внутри чукотского общества, как указано выше, шел постоянный обмен между приморскими звероловами и тундренными оленеводами. Обмен этот развивался в формах натурального хозяйства, однако уже намечалось выделение важнейшего товара с той и с другой стороны, который мог бы в дальнейшем приобрести характер денежного товара. У оленных чукоч таким товаром служил однолетний пыжик, у приморских чукоч — связка лахтачного ремня или лахтачная шкура, которая назначалась преимущественно на подошвы для осенней и летней обуви и в обмене нередко разрезывалась на половины и на четверти.

Появление русских после бурного периода долговременной войны все же привело к замирению всей этой области и прекращению войн между отдельными племенами. Таким образом и междуплеменной обмен, в прошлом довольно случайный, теперь мог развернуться шире.

Русские торговцы привезли и ввели в оборот различные товары, до того незнакомые, которые ценились очень дорого и представляли предмет постоянных вожделений для местных жителей. Сюда относятся прежде всего железо и железные изделия, железные и медные котлы, далее — табак, спирт, чай и сахар, ткани, огнестрельное оружие, огнеприпасы.

Русские товары выдвинулись на первый план также и в торговле междуплеменной, имевшей нередко транзитную форму. При этом они перепродавались и переходили от племени к племени по цене, постоянно возраставшей.

Русско-чукотская торговля тоже имела меновой характер и не исчислялась в денежной валюте даже номинально. С русской стороны она велась под строгим регламентом, установленным правилами губернаторов и генерал-губернаторов, и, стало быть, в общем имела скорее феодальную форму. Надобности в денежной валюте не ощущалось. Единицами обмена стали один кирпич чаю весом примерно в два фунта и одна двухфунтовая папуша черкасского листового табаку; обе единицы имели одинаковый вес и одинаковую цену и в конце XIX века равнялись одному белому песцу.

Однако с отменой правил генерала Трескина, в начале 70-х годов XIX века, при исправнике Майделе, и после введения более свободной торговли обменные цены чукотских и русских товаров стали колебаться. Один кирпич чаю, стоивший в Иркутске 20–40 копеек, в Якутске стоил 1 рубль, а в Колымском округе 2 рубля. Эта расценка, однако, имела силу только на ярмарках и не дальше Анюйской крепости, на восток от Колымы. На тундре за песца чукотские скупщики из морских поворотчиков давали полкирпича и даже четверть кирпича чаю.

Любопытно отметить, что в период регламентации основным товаром с русской стороны были медные котлы, которые по правилам генерала Трескина расценивались в 20 красных лисиц за один пуд, но для более позднего периода сравнительно свободной торговли эта меновая единица оказалась слишком громоздкой и была заменена более мелкими и подвижными товарами.

Другие русские товары, хотя имевшие большую продажную ходкость, как сахар и спирт, все же не стали меновой единицей. Приморская торговля с американскими китоловами не выделила никаких основных единиц обмена. Основными товарами с чукотской стороны были полосы китового уса, а с американской стороны — пачка патронов, стандартный мешок крупчатки в 1 пуд 10 фунтов — 44 американских фунта.

Денежное обращение не могло установиться до самой мировой войны. Даже представление чукоч о деньгах было довольно неопределенное. Русский бумажный рубль по-чукотски обозначался kelitul, просто "кусок пестрого".

***

Заканчивая рассмотрение ч. 1 "Чукоч", в заключение должен заметить, что изучение чукоч было, можно сказать, делом моей жизни. Кроме научной работы, оно давало мне темы также для повестей и романов и даже для стихов. Но во всю предыдущую эпоху оно имело значение исключительно теоретическое.