Мой доклад состоялся 9-го мая. Большая химическая аудитория была переполнена. Я говорил с большим подъемом, ни разу не посмотрев на рукопись и если чувствовал некоторое смущение в начале доклада, то потом полностью овладел собой и получил после его окончания единодушные одобрения всей аудитории.

После лекция все начальство Академии меня поздравляло, а начальник, ген.-лейт. Демьяненков, очень благодарил, как за интересный доклад, так и за мастерское изложение. Демьяненков, как я указывал выше, был сам хорошим оратором и поэтому похвала его была для меня особенно приятна. Генерал Гук, инспектор классов, передавал мне, что Демьяненков не один раз вспоминал о моем докладе и был в восхищении от него. К. Е. Гук на другой день доклада поместил отчет о моей лекции в «Русском Инвалиде», назвав меня талантливым лектором. Самая распространенная тогда газета «Новое Время» (Суворина) напечатала тоже очень теплый отзыв, но в него вкрался курьез: корреспондент газеты написал, что Лавуазье боролся не с несуществующей субстанцией, флогистоном, а с ученым алхимиком Флогистоном...

На другой день начальник Академии, встретив меня в

коридоре Академии, снова начал говорить об удовольствии, которое он получил от моей лекции и в конце прибавил, что он предсказывает мне блестящую будущность на ученом поприще. Я очень жалел, что на этом докладе не присутствовала моя жена, которая находилась в то время в Москве на даче с моим первым сыном. Но она знала хорошо содержание моего доклада, так как я, будучи в Москве, познакомил ее с ним. Редакция «Артиллерийского Журнала» предложила мне напечатать мой доклад полностью, и он в скором времени появился на страницах этого издания. Это была уже третья моя работа, увидевшая свет в этом издании: первыми двумя были некролог ген. М. В. Котикова и мой первый доклад «Опыт химического исследования структуры стали».

Ввиду того, что артиллерия получала очень малое количество знающих артиллерийских офицеров, а комплектовалась, главным образом, из окончивших пехотные училища, военное министерство решило увеличить прием в Михайловское Артиллерийское Училище, а кроме того, создать новое Артиллерийское Училище и прекратить выпуск в артиллерию из пехотных военных училищ. Для этой цели Константиновское пехотное училище в Петербурге было решено переформировать в артиллерийское и назвать его Константиновским Артиллерийским Училищем; реорганизация была поручена командиру батареи Михайловского Артиллерийского Училища, полк. В. Т. Чернявскому.

Лекции в новом Училище должны были начаться в сентябре согласно уже новому росписанию, утвержденному конференцией Артиллерийской Академии для Артиллерийских Училищ. По этому росписанию неорганическая химия должна была преподаваться на первом курсе, а краткий курс органической химии был предназначен для второго курса. На третьем курсе (дополнительном) были введены практические занятия по аналитической химии.

Летом 1894 года я проводил на даче под Москвой, в селе Хорошове, в семье моей жены. Случайно в этой местности жил на даче мой преподаватель химии в Александровском

Военном Училище полк. Н. П. Нечаев. При встрече со мной он объяснил мне, что получил новое назначение: штатным преподавателем во вновь открытое Константиновское Артиллерийское Училище. Эта новость произвела на меня удручающее впечатление: я знал Н. П., как совершенно негодного педагога и как невежественного химика (см. его характеристику выше, в главе второй), и решил по приезде в Петербург переговорить с полк. Шиффом, который был назначен инспектором классов в Константиновское Артиллерийское Училище. Когда я рассказал П. А. Шиффу, кого они берут штатным преподавателем, то он пришел в ужас и обещал мне переговорить с начальником Училища Чернявским. Мое второе свидание с П. А. не принесло утешения: приказ о назначении Нечаева уже состоялся. Единственное, что П. А. Шифф мог сделать, это дать ему минимальное количество лекций по химии, добавив остальное число часов по геометрическому черчению (штатный преподаватель должен был иметь 12 недельных часов). Кроме того, на Н. П. Нечаева возлагалось заведывание химической лабораторией, за что полагалось добавочное вознаграждение.

Остальные часы по химии в Константиновском Училище были предложены мне и А. В. Сапожникову. Я не особенно хотел обременять себя и согласился взять только минимальное число часов. После переговоров П. А. Шифф согласился предоставить мне только 4 годовых часа; остальные получил А. В. Сапожников.

Как только мы начали лекции, то тотчас же возник вопрос об учебнике. Н. П. Нечаев составил несколько лет тому назад учебник по химии в трех частях. Но так как он не был одобрен Учебным Комитетом Главного Управления Военно-Учебных Заведений, то Н. П. составил и издал более сокращенный учебник в одном томе, и теперь хотел, чтобы он был принят для артиллерийских Училищ. Инспекция обоих Училищ поручила нам, преподавателям, выработать программу по неорганической химии и решить вопрос, можно ли принять учебник Нечаева. С этой целью я попросил Н. П. Нечаева и А. В.

Сапожникова собраться у меня на квартире для разрешения этих неотложных вопросов. Была выработана программа, как по неорганической, так и органической химии, а затем было приступлено к выбору учебника. Как я, так и А. В. Сапожников, категорически высказались против учебника Нечаева, так как он имел громадное число недостатков и очень мало достоинств. В нем можно было найти целый ряд курьезов, которые в умах юнкеров несомненно вызывали бы злые насмешки. Так, напр., помнится мне такое странное определение значения азота: «Азот, как азот, ни на что не идет». Вечер, когда мы окончательно отвергли принятие учебника Нечаева, мне особенно памятен, потому что я так горячо возражал моему бывшему преподавателю, что на другой день у меня заболело горло, и я слег в постель. Я, молодой человек, начинающий химик, был в состоянии, несмотря на преклонный возраст моего преподавателя, вдребезги разбить его аргументы и заставить согласиться временно принять для Константиновского Училища курс Потылицына, — пока я не напишу подходящего курса по утвержденной программе.

Хотя я и Сапожников одержали победу, но мне казалось, что инспектор классов Шифф подозревал нас в том, что мы с черезчур большим предубеждением относимся к познаниям и педагогическим способностям Нечаева. Но не прошло и двух лет, как никто уже не сомневался, что Нечаев не может быть преподавателем химии, так как его лекции превратились в такой же балаган, как это было во время моего пребывания в Александровском Училище; успех же юнкеров по химии был гораздо хуже, чем у других преподавателей. Н. П. Нечаев не очень беспокоился за свою1 репутацию преподавателя; на свою должность в Училише он смотрел, как на временную, и, конечно, с удовольствием покинул бы ее, если б ему подвернулось какое-либо другое место, где он мог бы быть произведенным в генералы, о чем он особенно мечтал и чего он не мог достигнуть в Училище. В скором времени ему, как ловкому человеку, умеющему найти в различных учреждениях добрых знакомых и товарищей, удалось получить должность постоянного члена Технического Комитета в Главном Интендантском Управлении. На этой службе он быстро стал генералом, изобрел какую-то защитную краску (хаки, — это было в начале японской войны) и был назначен председателем Технического Комитета, но вследствии каких-то обстоятельств должен был впоследствии выйти в отставку с чином полного генерала. За неимением людей, достаточно знающих техническую химию, такие невежды, как Нечаев, могли иногда занимать ответственные посты в нашей армии; но это может быть объяснено тем, что химия только начала завоевывать права гражданства в военной технике, и необходимые кадры военных химиков не были еще у нас подготовлены.