Сравним сказанное с результатами наших исследований 1-D ППМ. Этот этап развития человека связан с освоением первого уровня абстрактного мышления, что ведет к расширению воспринимаемого им пространства за пределы ближней зоны. Возникающее, таким образом, чувство границы, становится одной из доминант рассматриваемого этапа. Граница имеет двоякий эмоциональный смысл. Во-первых, она порождает страх неизведанного, чуждого, враждебного, находящегося по ее другую сторону. Во-вторых – граница манит, зачаровывает, провоцирует переход. Преодоление границы – неизбежность для человека, событие, наполненное глубоким драматизмом, который окрашивает все переживания этого этапа. Преодоление границы может быть понято как трансцендентный переход, который в древности символизировался ритуалом смерти-возрождения, означавший возможность рождения в новом качестве. Но граница – это не только разделение, но и связь.

Механизм мышления, обеспечивающий первый уровень абстракции, основывается на формировании одиночных связей между первичными объектами сознания. Возникающие таким образом элементарные структуры сознания имеют линейную, или одномерную конструкцию. Одномерные структуры сознания обеспечивают одномерное упорядочивание обрабатывание ими информации. Литературная форма, появляющаяся на этом этапе – эпос, имеющий одномерную, линейную структуру. Так что эпические образы вполне соответствуют переживаниям рассматриваемого этапа.

Далее. Одномерное структурирование обрабатываемой информации приводит к восприятию связных последовательностей событий, что находит выражение в виде феномена пути. Путь как совокупность мест, между которыми совершаются переходы, характерен для второго этапа исторического развития, в частности, архаики Древнегреческой истории. Путь характерен для эпохи Средневековья, которая вся проходила под знаком одномерности. Так что эти образы, относящиеся к коллективному уровню развития, хорошо совпадают с образами, описанными Грофом.

Теперь обратимся к последней группе, представленной образами заточения, пространственного ограничения, безысходности, которые конфликтуют с образами пути. Одномерное структурирование обрабатываемой информации стимулирует появление феномена времени. Если образы первой группы, характерные для БПМ-2, мы сопоставляли с 1-D ППМ коллективного уровня Античной и Средневековой истории, то образы второй группы могут быть ассоциированы с 1-D ППМ подросткового периода уровня индивидуального развития. Именно в этот период жизни, молодой человек, эмоционально переживает время, которое обнаруживает ему конечность человеческого бытия, что нередко, сопровождается трагическими чувствами. Подростковый максимализм способен обращать страдания по поводу личной смертности в безысходность, бессмысленность дальнейшего бытия, доводя их до весьма острых форм. В некоторых случаях эти чувства можно сопоставить с переживаниями человека, которому врач озвучил диагноз смертельной болезни.

Подводя итог сказанному выше для второго этапа для второго этапа развития человека, мы вновь получаем хорошую корреляцию наших результатов с наблюдениями Грофа, снимая их внутреннюю противоречивость.

Третий этап. Третья перинатальная матрица (БПМ-3) описывает стадию рождения, на которой начинается движение плода по родовому каналу. Плоду приходится вести активную борьбу за выживание, поскольку он подвергается сильнейшему механическому сдавливанию, нередко сопровождаемому гипоксией и удушьем. Эти переживания находят отражение в образах, которые С. Гроф описывает следующим образом: «Самыми важными из них будут элементы титанической битвы, садомазохистские переживания, сильное сексуальное возбуждение, демонические эпизоды, скатологическая вовлеченность и столкновение с огнем. Все это происходит в контексте неуклонной борьбы смерти-возрождения… Человек испытывает могучие потоки энергии, усиливающиеся до взрывоподобного извержения. Характерные здесь символические мотивы – неистовые силы природы (вулканы, электромагнитные бури, землетрясения, волны прилива или ураганы), яростные сцены войн и революций, технологические объекты высокой мощности (термоядерные реакторы, атомные бомбы и ракеты). В более мягкой форме этот эмпирический паттерн включает опасные приключения – охоту, схватки с дикими животными, увлекательные исследования, освоение новых земель. Соответствующие архетипические темы – картины Страшного суда, необыкновенные подвиги великих героев, мифологические битвы космического размаха с участием демонов и ангелов или богов и титанов. Частыми темами здесь являются кровавые жертвоприношения, самопожертвование, пытки, казни, убийства, садомазохизм и изнасилования» [108] . Мифологический и религиозный символизм БПМ-3 тяготеет прежде всего к системам, в которых прославляется жертвование и жертвенность. «Другая группа образов связана с религиозными обрядами и церемониями, в которых секс сочетается с исступленным ритмическим танцем – например, фаллические культы, ритуалы, посвященные богине плодородия, или разнообразные ритуальные церемонии первобытных племен» [109] .

По сравнению с предыдущим БПМ, переживания этой группы образов утрачивают чувство безвыходности. На стадии БПМ-3 ситуация уже не кажется абсолютно безнадежной, а человек не столь беспомощен. Он принимает активное участие в происходящем и чувствует, что страдание имеет определенную направленность и цель. «В религиозном смысле ситуация будет больше напоминать чистилище, чем ад. К тому же роль индивида здесь не сводится исключительно к страданиям беспомощной жертвы. Он – активный наблюдатель и способен одновременно отождествлять себя с той и с другой стороной до такой степени, что иногда трудно бывает понять, агрессор он или жертва. В то время как безвыходная ситуация предполагает только страдания, опыт борьбы смерти-возрождения представляет собой границу между агонией и экстазом, иногда слияние того и другого. Вероятно, можно определить этот тип переживаний как „вулканический экстаз“, по контрасту с „океаническим экстазом“ космического единства» [110] .

По мере приближения переживания БПМ-3 к завершению, доминирующей становится атмосфера неистовой страсти и рвущейся на волю энергии. В воображении проносятся волнующие картины, вызывающие «прилив адреналина в крови», – различного рода единоборства, развлечения в парках аттракционов, автомобильные гонки, прыжки с «тарзанкой», опасные цирковые номера и акробатические прыжки в воду с трамплина.

На этой стадии эксперимента испытуемый встречается с архетипическими фигурами богов, полубогов и легендарных героев, представляющих смерть и возрождение. Гроф пишет об образах Иисуса, его мук и поругания, об образах Крестного пути, распятия или даже полном отождествлении с его страданиями. Независимо от того, был испытуемый предварительно знаком с соответствующими мифами, он может переживать сюжеты смерти и воскрешения египетского бога Осириса, либо смерти и возрождения греческих богов Диониса, Аттиса или Адониса, либо сцены похищения Персефоны и спуск в преисподнюю. «В этот момент нам оказываются доступными три роли, – пишет Гроф. – Помимо того, чтобы быть простыми наблюдателями происходящего, мы также можем отождествляться как с жертвой, так и с агрессором. И это оказывается настолько убедительным, что трудно различать и разделять эти роли. К тому же, тогда как положение безысходности заключает в себе сущие муки, переживание борьбы смерти и возрождения представляет собою грань между мучительной болью и исступлением или смешение обоих. Кажется, вполне уместно говорить об этом типе переживания как о Дионисийском, или вулканическом экстазе, в противопоставление Аполлоновскому, или океаническому экстазу, космического единения, связанному с первой перинатальной матрицей» [111] .

Образы, описываемые С. Грофом, в связи с третьим этапом рождения, в значительной мере совпадают с культурными феноменами классического периода Древнегреческой Античности, который описывается 2-D ППМ. На смену одномерной морфологии социально-культурных форм архаики приходит ярко выраженная двумерная. Одномерный эпос, который характеризовал этап 1-D ППМ, сменяется трагедией, построенной на бинарных оппозициях. Патроном театра становится Дионис – бог, двоичный во всех своих проявлениях и ипостасях.