Казаки зашумели; на арестанта посыпались со всех сторон угрозы, брань.

— Вот что я скажу вам, господа служивые, — начал Бусов прежним ровным голосом (он только страшно был бледен, спокойствие же нашло на него удивительное с той самой минуты, как подошел конвой), — не серчайте лучше, а выслухайте. Я-то с утра еще знаю, что, Авдотьи в живых нет на свете; а теперь и вы приметы можете видеть, где искать упокойницу. Перво-наперво, вот вам ейный платок, я здесь его поднял, возле самой шахты.

Взоры всех устремились на красный платок, который он держал в руках и которым махал перед тем, точно флагом, над головою.

— Ну это, положим, ничего не обозначат, — начал было урядник после минуты общего молчания, — подшалок она обронить могла, а сама уйти…

— А доски-то? Ослепли? — с внезапным остервенением кинулся Бусов к лежавшим подле колодца доскам. — Ведь шахта-то, поди, закрыта была… Нешто старой шахте полагается раскрытой стоять?

На мгновение все опять замолкли, сраженные веским доводом.

— Для отвода глаз! — крикнул вдруг тоненьким голоском безусый казак с востреньким носиком и белобрысыми волосами. — Для отвода глаз сделано!

— Это надоть обследовать, — решил урядник, — коли отвод глаз, так ты, братец, по закону ответишь, а коли нет… Айда, ребята, кто-нибудь в светличку живым манером по веревку сбегайте. Да фонарь не забудьте. А ты, Пуговкин, за хорунжим айда поскорей! При этаком деле беспременно надоть, чтобы господин офицер присутствовал.

Пуговкин, тот самый белобрысый казак с востреньким носиком, что предполагал отвод глаз, подхватил на плечо берданку и стремглав кинулся вниз с горы; следом за ним побежали в светличку два других казака. Оставшиеся принялись обсуждать план действий. Они бегали кругом шахты, не решаясь впрочем, подступиться слишком близко к отверстию, топали ногами, испытывая прочность почвы, кричали без толку и перебранивались друг с другом. Бусов, апатичный и словно сонный, стоял в стороне, не принимая в общей сутолоке никакого участия… Я сидел поодаль на камне и наблюдал.

Не прошло и получасу, как посланные вернулись с канатом, а следом за ними верхом на белом коне прискакал молодой хорунжий. Рослый, румяный, с круглым, еще безбородым лицом, которое беспрестанно подергивалось капризными гримасами, с манерными телодвижениями и интонациями голоса, он принял от урядника рапорт о случившемся и стал распоряжаться.

— Ну лезьте, ребята… Обвяжитесь кто-нибудь веревкой вокруг шеи… то бишь вокруг туловища. А вы, другие все, держите крепче!

Но охотников обвязаться и лезть не отыскивалось.

— Чего же вы жметесь, трусы этакие? — рассердился хорунжий. — Коли приказывает офицер, должны в огонь и воду лезть! Вообразите, что перед вами находится неприятель.

— Они боятся, ваше благородие, — вступился урядник, — что там воздух душной. Задохнуться, говорят, можно…

— Чепуха, братец… А впрочем, бывает, — согласился тотчас же офицер и принялся плясать на сердито ерзавшем под ним сухопаром иноходце. — Ну так как же?

— А вот его бы прежде послать, — указал урядник на Бусова, — потому как он жених… Да он же и показание на эту шахту дает.

— Дело, дело! — обрадовался начальник. — Ну так ты, братец, того… Изволь-ка туда спуститься… Да поживей у меня! Не сметь отказываться!

Но Бусов и не думал отказываться. Проворным движением обмотал он вокруг себя веревку, схватил в руки фонарь и, едва-едва успели казаки опомниться и подхватить свободную часть каната, — очертя голову ринулся в темную шахту.

— Прямо шамашедший какой-то, — буркнул себе под нос урядник.

— Молодчага, дух, значит, в себе имеет! — громко похвалил хорунжий, красиво гарцуя вокруг.

Веревка опускалась быстро и долго.

— Сажен двенадцать, коли не боле, ушло уж, — переговаривались между собой державшие.

К компании присоединились в это время два запыхавшихся надзирателя, посланцы Кострова. Урядник шепотом посвятил их в положение вещей.

— Стоп машина! На твердую почву стал, ослабла веревка.

Все затаили невольно дыхание.

— Ну, чего там? — гаркнул урядник, осторожно подходя к краю шахты.

Даже молодцеватый хорунжий прекратил на время свои прыжки и гримасы.

— Ну? — протянул он нетерпеливо.

На дне шахты царило молчание. Урядник еще несколько раз крикнул туда — ответа не было. Так прошло минут десять в томительном ожидании.

— Видно, привязывает.

— Кого?..

— Да упокойницу-то… Сперва ее, должно, подымет, а потом уж сам.

— Дергайте же, что ли, канат! Чего он прохлаждается там, скотина? — скомандовал, наконец, офицер.

Казаки энергично задергали… Снизу, как бы в ответ, веревка тоже слегка дрогнула.

— Тащить велит, тащить! Пошел, паря, поливай! — И человек пять казаков, ухватившись за канат, начали изо всех сил тужиться; к ним присоединились и надзиратели.