— Да-да, конечно, — задумчиво ответил Мельцер. Гнилостный запах, который поднимался от Рио-дель-Вин и неотвратимо расползался по всем близлежащим переулкам, смешивался с сырым осенним воздухом и был способен лишить чувств любого. С тех пор как зеркальщик ступил на берег Венеции, он отчаянно страдал из-за невыносимой вони этого города. Мельцер с отвращением уткнулся носом в сгиб локтя.

Мейтенс, от которого не укрылось движение зеркальщика, грубо рассмеялся и заметил:

— Через день-два ваш нос привыкнет к венецианскому аромату клоаки. С городами то же, что и с женщинами: самые красивые из них страшно воняют.

Зеркальщик заставил себя ухмыльнуться.

— Вам не дает покоя судьба дочери, — снова начал Мейтенс, когда они поеживаясь шли рядом по направлению к постоялому двору. — Мы найдем ее. Венеция — город на островах. Потеряться здесь не так просто.

На постоялом дворе «Санта-Кроче» среди постояльцев царило сильное волнение. Отряд уффициали, семеро вооруженных человек, проверяли всех иностранных посетителей, их бумаги, багаж, даже одежду. Говорили, что дожа пытались отравить, и предполагали, что это сделал иностранец. Мейтенс и Мельцер многозначительно переглянулись.

Больше всех перепугался хозяин постоялого двора, опасавшийся за репутацию своего эксклюзивного заведения. Он рассыпался перед зеркальщиком в тысяче извинений, поясняя, что такого у него еще никогда не было, что уффициали обыскали комнату Мельцера и конфисковали черную мазь. Ему, Михелю Мельцеру, надлежит предстать завтра перед Quarantia Criminal.

— Черная мазь? — Мейтенс, ставший свидетелем разговора, вопросительно взглянул на Мельцера. — Хотите составить мне конкуренцию, зеркальщик?

Михель Мельцер горько рассмеялся.

— Глупости. Это не мазь, это сажа для печати!

Комната зеркальщика представляла собой жалкое зрелище. Сундуки, ящики — все было перерыто, не исключая постели. Но кроме сажи ничего не пропало, ни единой монетки из кошеля. Мельцер вынул сотню гульденов и протянул медику:

— Я ведь вам все еще должен.

На следующее утро Мельцера вежливо, но настойчиво разбудили двое уффициали и отвели его в Quarantia в палаццо дожей. Лестницы, галереи, своды этого дворца были предназначены для того, чтобы у чужестранца возникло ощущение, будто отсюда управляют всем миром. Если при входе в палаццо зеркальщик еще был уверенным в себе и не чувствовал никакой вины, то его уверенность улетучивалась по мере того, как дорога, по которой шли уффициали, становилась все более длинной и запутанной. Наконец они пришли в зал, в котором Мельцер запомнил только фрески на высоком потолке и обтянутые красной камкой стены.

За массивным деревянным столом сидел низенький, одетый в красное человек, которого уффициали почтительно называли «капитане». Капитано Пигафетта — так его звали — поглядел на Мельцера подчеркнуто дружелюбно, поинтересовался его именем, родом занятий, происхождением и наконец дважды хлопнул в ладоши. Тут же, словно ее открыла невидимая рука, отворилась дверь в стене, и оттуда появились двое уффициали в униформе. Первый из них нес жестяную коробочку Мельцера, в которой лежала сажа для печати, у второго в руках была взъерошенная серая кошка, шипящее создание, каких полно на улицах и площадях Венеции.

Капитано Пигафетта принадлежал к тому нередкому типу людей, характер которых колеблется между безвредным ничтожеством и хитрой опасностью. При этом они изо всех сил стараются скрывать свою подлую сущность за постоянной улыбкой. Открыв жестяную коробочку, капитано ухмыльнулся, но когда он запустил в нее руку, лицо его на миг исказилось.

— Не вы ли говорили, что занимаетесь производством зеркал, чужестранец?

— Говорил, капитано.

Пигафетта самодовольно улыбнулся.

— А что, в производстве зеркал нужны такие вонючие мази?

— Нет, капитано. Это не мазь, это средство для черного искусства.

— То есть вы маг, шарлатан или же даже пособник дьявола?

— Ничего подобного, капитано. Сажа — не что иное, как чернила для искусственного письма.

— То есть вы волшебник. Один из тех, которые бродят по рынкам и выманивают деньги из карманов граждан. Как бы там ни было, колдовство никоим образом не является почетным занятием.

Мельцер едва сдержался.

Внезапно капитано сменил тему и спросил:

— Какого Папу вы, собственно говоря, почитаете, колдун? Того, который в Риме, или же Амадеуса Савойского, который называет себя Папой Феликсом Пятым?

И хитро улыбнулся.

Зеркальщик не ожидал такого вопроса и растерялся.

— Я… не знаю, к чему вы ведете, капитано, — пробормотал Мельцер. — Есть только один наместник Бога на земле. Или как?

Такой ответ озадачил капитано, и он снова обратился к саже и жестяной коробочке.

— Пахнет не так уж и плохо, — заявил он, засунув нос в сажу, — но этим отличаются почти все смертельные яды.

— Капитано! — возмущенно воскликнул Мельцер. — Моя сажа — это не яд. Это смесь из жира, копоти и других компонентов и сделана исключительно для проявления искусственного письма!