– Продолжайте, пожалуйста, – поощрила его Новосильцева. – У нас в Череповце про такое не услышишь. У нас не ходят в голландские дома терпимости.

– У вас в Череповце, – вздохнул Яковлев, – не знают, что во дворе только что расстреляли шестерых бандитов, которые вчерашней ночью топорами изрубили в капусту семью ювелира Ционского – жену, трех дочерей и четырнадцатилетнего сына… Искали драгоценности. У бандитов были мандаты петроградской ЧК. С подлинной печатью. И с моей подписью.

– Вот как?

– Да, именно так. Драгоценностей они не нашли – настоящие сотрудники ЧК изъяли их днем раньше. А вот как у них оказались настоящие мандаты с моей подписью, выяснить так и не удалось.

– Вы разве не смотрите, куда ставите собственную подпись?

– Подпись была прекрасно подделана, печать тоже. Такие замечательные специалисты по подделыванию почерков бывали только в охранном отделении Департамента полиции. И в разведупре.

– Ничем помочь не могу, – проговорила с трудом Новосильцева и отвернулась к окну. Коньяк действовал. Глаза слипались, голова слегка кружилась.

– Ваша помощь нужна в другом, – заявил Яковлев. – В том, в чем не успел нам помочь полковник Скоморохов Александр Васильевич, мой друг и мой нынешний идейный враг, но, как вы точно заметили, – русский патриот, к которым я имею честь относить и себя… Мы вместе учились. Только тогда меня звали Константином Мячиным… Саша потом ушел в разведку, а я в революцию. Но дело, в котором я просил его помочь, нас объединило. Однако его выследили, его выдал кто-то из ваших бывших сослуживцев. Вас выдать никто не мог, потому что только я, после Скоморохова, знаю, кто вы на самом деле.

Она не верила ни единому его слову.

Комиссар словно прочел ее мысли.

– Вам никаких доказательств моей искренности не потребуется, когда вы узнаете, какая от вас нужна помощь, – заметил Яковлев.

Новосильцева облизнула пересохшие губы.

– Как же вас теперь величать? – спросила она.

– Василием Васильевичем.

– Не понимаю… – вздохнула Новосильцева. – Не понимаю, – повторила она с трудом, – что может объединять столь пламенного борца с царизмом, как вы комиссар Яковлев – или полковник Мячин… Чин ведь у вас, конечно, был не меньше полковничьего? Что могло объединить вас и верного слугу царского режима полковника Скоморохова?

Яковлев покачал головой.

– Вы ошибаетесь. Саша не был слугой или стражем режима. Он, как и сотни тысяч русских патриотов, был слугой России, а не династии Гессен-Гогенцоллернов, которая под оперативным псевдонимом «Романовы» правила нашей страной более ста лет. А объединяло… Та же организация, что и вас с ним. В ней мне тоже пришлось побывать. Там у меня была другая фамилия – Стоянович. И я уверен, что Саша вам ее называл. Во всяком случае, мы так договаривались. Когда я узнал, что с ним в гостинице была женщина, я понял, что это именно вы – Евдокия Федоровна Новосильцева, агент Чайка.

– И это вы знаете, – прошептала она.

Яковлев кивнул.

– Да. Об этом знают теперь лишь двое – вы и я. Так вот я бросил все силы, чтобы разыскать вас и обеспечить вам безопасность.

Новосильцева горько усмехнулась:

– Здесь, на Гороховой?

– Здесь самое безопасное место во всем Петрограде, а может, и во всей России, – заверил Яковлев.

Снова нахлынула слабость. Новосильцева попыталась с ней бороться, но угрожающая туманная волна неумолимо подбиралась к головному мозгу. Наконец она сказала едва слышным голосом:

– Почему я должна вам верить?

– Потому что у вас нет другого выхода, – твердо заявил Яковлев. – Кроме того, вы уже получили достаточно оснований для того, чтобы отнестись ко мне с доверием.

– В самом деле… В самом деле – вы считаете меня полной дурочкой?! Нас с полковником Скомороховым просто мог видеть какой-нибудь общий знакомый, который теперь служит в чека, опознать, предать, донести вам!..

– Так все-таки мог? Было кого выдавать? Мещанку из Череповца? – вкрадчиво спросил Яковлев.

Она поняла, что уже ничего не осталось от агента высшей категории… Она попалась. Глупо, бездарно – из-за полного бессилия, опустошенности и потери способности контролировать себя. Сопротивляться и отрицать то, что известно Яковлеву, она не могла и уже не видела никакого смысла.

– Что вы хотите от нас… точнее, теперь от меня одной? – шепотом спросила Новосильцева.

– Евдокия Федоровна, – доверительно произнес Яковлев. – Прежде всего, я хочу, чтобы вы отдохнули и набрались сил, чтобы вы хотя бы понимали то, что я говорю. Возможностей для отдыха у вас немного, но хватит.