Шрифт:
Стайн М. Трансформация. Проявления самости / Пер. с англ. – М.: Когито-Центр, 2007.
Тарас А. Е. Французский бокс сават: история и техника. – Минск: Харвест, 1997.
Тер-Саркисянц А. Е. Армяне: История и этнокультурные традиции. – М.: Восточная литература, 2003.
Хёйзинга Й. Homo Ludens. Человек играющий: Статьи по истории культуры. – М.: Айрис-Пресс, 2003.
Эйхберг Х. Социальное конструирование времени и пространства как возвращение социологии к философии // Логос: Литературно-философский журнал. 2006, № 3 (54). – С. 76–90.
Элиас Н. О процессе цивилизации: Социогенетические и психогенетические исследования. Т. 2: Изменения в обществе. Проект теории цивилизации. – М.; СПб.: Университетская книга, 2001.
Blanchard K. The Anthropology of sport: An Introduction. Hardcover: Bergin & Garvey, 1995.
Buck P. The coming of the Maori. Wellington: Whitcombe & Tombs, 1949.
Eichberg H. Olympic Sport – Neocolonization and Alternatives // International Review Sport Sociology. 1984. Vol. 19. № 1. – P. 97–105.
Golden M. Sport and Society in Ancient Greece. – Camdridge: Cambridge University Press, 1998.
Guttmann A. From Ritual to Record. The Nature of Modern Sports. – N.Y.: Columbia University Press, 1978.
Guttmann A. Games and Empires. Modern Sports and Cultural Imperialism. – N.Y.: Columbia University Press, 1994.
Hantington S. The Robust Nationalism // The National Interest. Winter 1999/2000. – P. 31–40.
Holt R. Sport and the British. A Modern History. – Oxford; New York: Claredon Press, 1990.
Paraschak V. Variations in Race Relations: Sporting events for Native Peoples in Canada // Sociology of Sport Journal. 1997. Vol. 14. N 1. – P. 1–19.
Riggs F. Administration in Developing Countries: The Theory of Prismatic Society. – Boston: Houghton Miffl in Company, 1964.
Suomi S.J., Harlow H.F. Monkeys at play // Natural History. 1971. Special Supplement (December). – P. 72–75.
3. Культурная идентичность
В эпоху глобальных перемен спорт выступает в качестве одного из активных конструктов культурной идентичности. Наряду с музыкой, изобразительным искусством, архитектурой, живописью, кинематографом, он демонстрирует социальную и культурную солидарность различных сообществ на локальном, региональном, культурном уровне и служит показателем проявления группового и индивидуального самосознания, этничности и национализма в бурно развивающемся мире (Sport, 2007).
Доиндустриальный период
Культурная идентичность, как социальный феномен и неотъемлемая часть коллективного и индивидуального опыта, формировалась на протяжении достаточно длительного периода времени. Истоки ее формирования уходят своими корнями в глубокую давность. Далеко не последнюю роль в этом играли различного рода телесные практики, через которые люди обретали чувство принадлежности к коллективу. В древности, как охота и воинское дело, игры и состязания вырабатывали общие коллективные ценности, служившие интересам самосохранения и выживания в условиях жесткой природной и социальной среды. Человек отождествлял свое собственное существование с жизнью своего рода (Кропоткин, 2011: 103). Дуальная система организации ранних культур, основанная на кровнородственных связях, выступала в качестве основы различного рода командных состязаний. Игра в лякросс у североамериканских индейцев, хёрлинг у древних кельтов, как и состязания в других архаических культурах, первоначально строились по родовому принципу (Firth, 1930: 64–96; Vanstone, 1962: 122). Еще Льюис Генри Морган в «Древнем обществе» отмечал, что игры в мяч у ирокезов, находящихся на примитивном уровне развития, проходили между фратриями, которые выдвигали своих лучших игроков, в то время как остальные соплеменники следили за игрой.
Агональные состязания племенных игр большей частью носили ритуальный характер. В календарных и религиозных праздниках общий культ, совместные игры стимулировали к единению, помогали отличить своих от чужих. Символизируя ритуальную связь с потусторонним миром и полное ему подчинение, они проходили мирно, без конфликтов. Осознание групповой принадлежности в непосредственной взаимосвязи с религиозной верой укрепляло духовную солидарность, которая проявлялась в экстремальных условиях. Традиционные игрища вызывали глубокое сопереживание у сородичей и веру в сверхъестественное начало. В поминальных тризнах и календарных состязаниях не существовало культа спортивных достижений в современном его понимании. Любые спортивные победы воспринимались не столько как достижения отдельных участников соревнований, сколько как проявление долга перед общиной, племенем, родом. Победители соревнований в представлениях окружающих рассматривались как избранники богов и пользовались всеобщим уважением и авторитетом, что еще больше сплачивало и объединяло коллектив.
C разложением родового строя занятия воинскими, телесными упражнениями и другими видами физической активности являлись составной частью деятельности таких социальных институтов, как мужские союзы, одними из главных функций которых были воспитание и подготовка молодежи к полноценной деятельности в коллективе в мирное и военное время [9] . Укрепляя внутригрупповые отношения на горизонтальном и вертикальном уровне структуры общества, они выступали в качестве одного из главных системообразующих звеньев социальной среды. Через различного рода совместные действия (коллективная охота, военные операции, игры и состязания и т. д.) совместные игры и состязания способствовали появлению системы представлений и ритуалов (в том числе через состязательные практики), отвечающих потребностям консолидации.
9
Сегодня мужские союзы имеют широкое распространение во многих доиндутриальных обществах Азии, Африки и Океании. Еще в недавнем прошлом, а в некоторых случаях и в новейшее время, данный феномен можно было наблюдать среди народов бывшего СССР, в Центральной Азии, на Северном Кавказе, в Сибири и Дальнем Востоке (Снесарев, 1963; Дибиров, 1967; Пономарев, 1974: 150–157). В начале XX века специфические мужские объединения существовали и у некоторых европейских народов – у эстонцев, западных украинцев, русских казаков, румын, молдаван, черногорцев и т. д.
Конец ознакомительного фрагмента.