– Не слишком ли рискованно? – полюбопытствовал Бондарь таким тоном, словно речь шла о какой-то отвлеченной проблеме, никак не затрагивающей его лично.

– Я рискую на протяжении многих лет, и пока что удача мне улыбалась. – В подтверждение своим словам Председатель мимолетно обнажил зубы, бессознательно скопировав оскалившегося бульдога. – Короче, я намерен исполнить свой замысел, пока не разыгралась настоящая буря.

– Мы не станем желать вам удачи, – обронила Лиззи. Ее губы от беспрестанных покусываний сделались ярко-вишневыми.

«Словно вареньем все это время объедалась», – подумал Бондарь.

– И правильно сделаете, – кивнул Председатель. Схватившись за привинченный к полу стол, чтобы не упасть, он пояснил:

– Если пробный рейс пройдет удачно, я вернусь и закончу начатое. – Он показал подбородком на лампу и спичечный коробок, елозящие по раскачивающемуся столу. – Молитесь о том, чтобы я оказался некудышним штурманом. В этом случае придется отложить забаву до лучших времен, а тебя, Женя, поставить к штурвалу.

Председатель уставился на Бондаря.

– Выкуси! – прорычал капитан, жалея, что не имеет возможности показать жестом, какой именно предмет имеется в виду. Но Председатель его понял. Он внимательно посмотрел на американку и произнес:

– Тогда я попрошу товарища Лиззи Браво помочь мне убедить тебя, Женя, не упрямиться понапрасну. Женщины уязвимы и впечатлительны. Может быть, для начала я сожгу Лиззи волосы на голове, а может, что-нибудь другое. – Председатель лучезарно улыбнулся. – Будь уверен, Женя, она будет кричать так самозабвенно, так страстно, как никогда не делала этого в постели. Ты не сможешь ей отказать.

– Я не закричу! – возразила Лиззи. Мужчины, состязающиеся в прочности скрестившихся взглядов, не удостоили ее вниманием. Точно так же они отнеслись бы к заверениям маленькой девочки, решившей никогда не спать, чтобы не видеть ночных кошмаров. Трогательно, но неубедительно.

– А ты не допускаешь такой возможности, что бомбы взорвутся от удара о скалу? – спросил обретший прежнее хладнокровие Бондарь. – Сколько мегатонн у нас под ногами, Константин Ли? Представляешь, как они рванут при столкновении с островом?

– Во-первых, – рассудительно ответил Председатель, – бомбы не снабжены запалами. Запалы хранятся отдельно, поэтому бомбы безопасны, как бревна. – Во-вторых, посадить «Летучую рыбу» на мель у меня столько же шансов, сколько у тебя, Женя. Ты ведь сам признался, что никогда не управлял кораблями и абсолютно не знаешь фарватера.

– Но некоторый опыт у меня все же появился, – заметил Бондарь.

Все это время он пытался ослабить путы на руках и ногах, однако морской канат не поддавался усилиям. Создавалось такое впечатление, что узлы затянулись даже крепче.

– Минут через двадцать мы окажемся в равных условиях, – заявил Председатель. – И как только я решу, что мой опыт ничем не уступает твоему, настанет Время Проявления Истинной Сущности Человека.

Высокопарное выражение принадлежало Тому, чье имя не принято произносить вслух. В отличие от большинства других афоризмов Величайшего оно не цитировалось в учебниках, книгах и газетах. Его знали лишь просвещенные. Такие, как Константин Ли.

Сегодня на родине о нем помнили, на него возлагались большие надежды. А завтра? Все зависело от успеха предприятия. Стоит Председателю Ли обмануть надежды своего главного и единственного господина, как для него самого наступит Время Проявления Истинной Сущности Человека.

Время пыток.

Ходили слухи, что ни один допрос государственной важности не проходил без личного участия Величайшего. В одном из Его кабинетов висел специальный халат, покрытый бурыми пятнами, и лежала циновка, которую тоже никогда не отмывали от подобных пятен. Когда Он выходил из своего кабинета, одетый в этот халат, со свернутой в рулон циновкой под мышкой и шел подземными коридорами, об этом сразу становилось известно. Даже видавшие виды сотрудники Разведывательного Отдела Генерального Штаба Армии замолкали и склонялись над столами, боясь привлечь к себе внимание Величайшего.

Шепотом рассказывали, что он входил в камеру, аккуратно расстилал циновку и усаживался напротив мужчины или женщины, прикованных к столбу пыток. Внимательно глядя в глаза жертвы, Он тихо произносил номер какой-нибудь из Шестидесяти Шести Процедур, Способствующих Откровенности. Специалисты с ходу понимали, что от них требуется, и принимались за дело. А Величайший не отрывал глаз от лица жертвы, вдыхая запахи слез, пота и крови, как аромат душистых цветов. В зависимости от того, насколько менялось выражение лица допрашиваемого, отдавался приказ об изменении пытки (например, номер 22 или номер 40), после чего истязания возобновлялись. Когда силы и самообладание покидали жертву и начинались мольбы о милосердии, Величайший приговаривал отеческим голосом: «Ну-ну, товарищ, не надо плакать. Расскажи мне все, и страдания прекратятся. Хочешь, чтобы все поскорее закончилось? Поверь, я тоже этого хочу. Говори правду, и тебя уведут отсюда. Тебя ждет мягкая удобная постель, ты уснешь и забудешь обо всем, обо всем».