– От-пус-ти-те! – повиснув на плечах пограничников, Приходько выставил вперед ноги, упершись ими в стенку. – Жора!.. Георгий!.. – Ворвавшийся в салон ветер раздувал его штанины, нещадно трепал волосы, задувал в разинутый рот.

Один из бойцов, наблюдавший за возней возле дверного проема, подошел к извивающемуся Приходько и дважды ударил его прикладом автомата в солнечное сплетение:

– Хэх!.. Хэх!.. – Вид у него был при этом невероятно деловитый и сосредоточенный, как у человека, выполняющего привычную, ответственную работу.

Обмякшие ноги Приходько уже высунулись наружу, когда, выворачивая шею, он отыскал глазами своего коварного босса, чтобы прокричать напоследок:

– Иуда! Ты еще пожале… – поток ветра оборвал последнюю фразу и унес окончание в неведомые дали. – …е-ешь…

– Ни хрена подобного, – возразил Жора.

Не обращая внимания на любопытные взгляды пограничников, он отправил вслед за помощником его ноутбук, после чего уселся на прежнее место и тихонько добавил:

– Мне уже поздно о чем-либо жалеть.

Помимо пограничников и теперь уже одного москвича, на борту вертолета находились три члена экипажа, включая бортового техника, напросившегося посмотреть на расправу над казахской бандой. Совершенно обкурившийся анаши, он мирно дремал на полу и, надо полагать, видел во сне что-то значительно более интересное, чем бескрайняя ночная степь без малейших признаков человеческого жилья.

Ни светящихся окон, ни света фар. Штурман вертолета, видный узбек с мужественным профилем, выругался. Он совершенно не ориентировался на местности, хотя имел при себе подробную карту, на которой были нанесены многочисленные отделения агрокомбината. Куда же они подевались, эти поселки, фермы, дороги? Сквозь землю провалились, что ли?

– Долго мы еще будем горючее палить понапрасну? – недовольно спросил пилот, которому начало надоедать описывать круги над совершенно безжизненной равниной.

– За горючее заплачено, – напомнил штурман, поворачивая карту то так, то эдак.

– У меня дома гости. Кушают, выпивают, новостями обмениваются. – Пилот насупился. – А мы тут болтаемся между небом и землей, как бычьи яйца.

– Сейчас определимся, – пообещал штурман и вышел на связь с заставой, начальником которой являлся его родной дядя, организовавший этот воздушный рейд.

– База-два, База-два, я – Сокол! – орал штурман, стараясь покрыть голосом шум моторов и винта. – Объект в квадрате четырнадцать не вижу. Повторяю… Объект в квадрате четырнадцать не обнаружил… Прием…

Разговор велся по-русски, потому что великий и могучий узбекский язык мало годился для ведения переговоров подобного рода. До того, как русские оккупанты захватили земли узбеков, тут не было ни баз, ни деления территории на квадраты, ни вертолетов.

Сквозь треск помех, шипение и свист донесся ответ командира заставы:

– Сокол, я – База-два, развернитесь и возьмите севернее. Там протекает небольшая речушка. На ее берегу поселок. Берите западнее, западнее. Повторяю…

– Западнее? – уточнил пилот, поудобнее перехватывая штурвал.

– Сам слышал, – с достоинством ответил штурман, отключая рацию.

– Как думаешь, до рассвета управимся?

– Какая разница? У нас коридор на целые сутки.

– Гости к утру разъедутся, – грустно сказал пилот, переходя на родную речь. – Всегда мне не везет.

– Не гневи Аллаха, – наставительно произнес штурман. – О каком невезении ты говоришь? Деньги нам заплатили, хорошие деньги.

– Не такие уж большие деньги, друг.

– Э, не говори так, друг. Зачем всегда косточки в плове выискиваешь? Радуйся тому, что есть, не печалься о том, что еще не произошло.

– Этот русский, которого сбросили вниз, тоже не думал, что с ним так поступят. Разумно ли это?

– Конечно, – уверенно сказал штурман. – Он не переживал, не мучился. Был спокоен до последней минуты.

– Почти километр. – Пилот поцокал языком. – Когда падаешь с такой высоты, трудно не думать о плохом. Наверное, этот русский все же очень переживал, пока долетел до земли. Хотя настоящая беда с ним приключилась только потом.

– Такова воля Аллаха. На месте этого русского мог бы оказаться любой другой.

– Но лучше тоже русский, да?

Мужчины посмеялись. Будучи очень простыми и непосредственными по натуре, они и шутки любили такие же – незатейливые, бесхитростные.

– Один раз я видел несчастного ишака, вывалившегося из вертолета, – сказал пилот. – Не самого ишака, а то, что от него осталось. Признаюсь тебе, друг, это очень неприятное зрелище. Бедным родственникам этого русского не позавидуешь.