Шрифт:
— Так, государь мой. Ты нам, Васюта, как за родного сына стал. Шибко нравен ты нам, — радушно молвила хозяйка.
— Слышь? — воздел над шишковатой головой короткий мясистый перст Силантий Матвеич. — Моя старуха зря не скажет. Нравен!
У Васютки и без того еще больше посветлело на душе. Не зря его направлял к Ширке дед Василий Демьяныч. Добрый, приветливый купец, а супруга его и вовсе сердечная женщина.
— Спасибо вам, — тепло изронил Васютка и поклонился хозяевам в пояс.
Свою серебристую осиновую чешую он распродал на торгу в тот же день и приказал дворовым отвезти пустую подводу во двор Ширки.
— А я на торгу потолкаюсь, к товаришку приценюсь. В Ростов с пустом не поедем.
Однако в голове Васютки было совсем другое — побыстрее узнать, где проживает Марьюшка. Надо было у Силантия Матвеича изведать, да постеснялся. Да и на торгу спрашивать, где стоит изба покойной Палашки, было неловко. В Переяславле Палашку все должны ведать как непотребную женку. [65] Пристало ли заезжему купцу о ней выспрашивать?
Внимание Васютки привлек иноземный говор. Он приблизился к «Немецкой» лавке, специально построенной для иностранных купцов и тотчас, по лицам торговых людей, определил — купцы западные, и товар богатый: дорогие ткани, оружие, серебряные монеты, украшения из стекла и цветного металла. Подле лавки толпилось больше зевак, чем покупателей. Однако наиболее именитые переяславские купцы некоторые изделия закупали.
65
Непотребная женка — неприличная, непристойная.
Васютка не в первый раз видит иноземных торговых людей, и всегда они были в своих одеждах. Эти же (на удивление) были облачены в русские шапки, сапоги и кафтаны. Один из них (а это был Бефарт) неплохо объяснялся на русском языке.
— Чего это вы нашу одёжу на себя напялили? — спросил один из купцов.
— Наше платье отвлекает внимание. На нас смотрят, как на заморских павлинов, и забывают про товар. Ваше же платье теплое и удобное. Мы непременно закупим его для своих купцов, — ответил Бефарт.
Васютка приценился к украшениям из стекла и цветных металлов. Красивы, затейливы, многим ростовским боярам будут в диковинку. Долго, любуясь, рассматривал и ощупывал руками, а затем принялся торговаться.
Бефарт упорно стоял на своей цене, Васютка — на своей. Никто не хотел уступать. Наконец Бефарт, почему-то оглянувшись на высокого, широкогрудого немца с сухощавым лицом и русой бородкой, произнес:
— Цену сбить — продешевить. Такие изделия украсят любой дом. Но если русский купец пожелает закупить много этих удивительных украшений, то я могу и уступить.
— Много! — твердо высказал Васютка. — Завтра я приеду на подводе и заберу у тебя добрую половину твоих изделий. Но ты уступишь мне треть цены.
Бефарт отрицательно замотал головой.
— Это невозможно, русский купец. Это грабеж!
— Ничуть! Я знаю настоящую цену.
Бефарт вновь оглянулся на высокого немца с сухощавым лицом. Тот кивнул.
— Ну, хорошо, — сдался Бефарт. — Я, в виде исключения и русского гостеприимства, продам украшения за твою цену. Но я хорошо запомню твое лицо, и когда ты окажешься на моей родине, ты уступишь мне за свой товар такую же цену. Согласен, купец?
— Согласен. Но у нас в таких случаях ударяют по рукам. Как тебя называть?
— Бефарт.
— А меня Васюткой. Так по рукам, Бефарт!
— По рукам!
Сделка состоялась.
Довольный Васютка пошел затем в торговый ряд, где продавались различные женские украшения.
«Надо что-то купить Марьюшке, — подумал он. — Но что? Глаза разбегаются».
На дощатых рундуках чего только не было!
Переяславль славился своей торговой площадью, не зря ее прозвали Красной, что раскинулась неподалеку от белокаменного Спасо-Преображенского собора. А еще народ называл ее Вечевой площадью. До сих пор висит на двух дубовых столбах вечевой колокол. Переяславцы никогда не забудут его призывный, яростный звон, призвавший горожан, вместе с Ростовом Великим, Суздалем, Ярославлем и Владимиром, подняться пять лет назад против ордынских насильников.
Сегодня на Красной площади особенно людно: пятница — базарный день. Плывет над рядами стоголосый шум большого торга. Десятки деревянных и каменных лавок, палаток, шалашей, печур…
Торговали по издревле заведенному порядку. Упаси Бог сунуться с каким-нибудь изделием в чужой ряд. Такого продавца взашей вытолкают. Каждый товар — в своем ряду. Сукно — в Суконном; собольи, бобровые, овчинные, ондатровые, лисьи и заячьи меха — в Пушном; кожа, сафьян, замша — в Сафьянном; кафтаны, шубы, епанчи [66] , зипуны, армяки, азямы [67] , однорядки [68] , опашни [69] , охабни [70] , ферязи [71] , шапки, колпаки, кушаки — в Шубном; сапоги, голенища, лапти, подошвы — в Сапожном; неводы, сети, бредни, мережи, сачки, векши, крючки — в Рыбном.
66
Епанча — старинная верхняя одежда в виде широкого плаща.
67
Азям — старинная верхняя одежда крестьян, имеющая вид долгополого кафтана.
68
Однорядка — мужская одежда в виде однобортного кафтана без воротника.
69
Опашень — долгополый кафтан с короткими широкими рукавами.
70
Охабень — верхняя широкая одежда в виде кафтана с четырехугольным меховым воротником и прорезями под рукавами.
71
Ферязь — одежда с длинными рукавами, без воротника и перехвата.
Ратный человек шел в Оружейный ряд, охотник — в Колчанный, где торговали луками, стрелами, колчанами, тетивами, силками, железными («хитроумными») капканами.
Чинность и тишина в Иконном, Серебряном, Жемчужном и Монистом [72] рядах.
Отовсюду слышались призывные, бойкие выкрики торговцев, расхваливающих свой товар, и сыпавших озорными шутками и прибаутками. Покупателей хватали за полы кафтанов и чуть ли не силой втаскивали в свои лавки.
Продают многие: купцы, ремесленный люд, монахи и сельские мужики.
72
Монисто — женское украшение — ожерелье из бус, монет или каких-либо разноцветных камушков.