Достал из кармана приготовленную заранее для гульбы пачку денег, кинул на стол:

– Будем гулять, будем жить вовсю!
– сказал, попеременно глядя на них.

Они взвизгнули, стали обнимать его...

Потом он набрал номер телефона жены, назначил ей встречу недалеко отсюда.

– Приезжай, я деньги передам...

Лариса приехала. Выглядела хорошо, отдохнувшей, что ли. Он подумал, что правильно, что не живет с ней. Или он успокоится окончательно, или им все еще надо оставаться на расстоянии - на удивление хорошо работала голова, мысли были ясными. Он передал Ларисе пачки денег, затем взял ее за плечи, - будто прощался, - сказал в глаза:

– Ты прости меня за все. Пока нам лучше пожить вдали друг от друга, вернее, тебе лучше быть подальше от меня. Я как откинулся, все не приду в себя... И не говори ничего. Я очень хочу, чтобы все вернулось ко мне...

Он хотел сказать, чтобы любовь вернулась, но язык не повернулся. Он смотрел на нее и удивлялся своим новым чувствам к ней. Подумал, что почему-то природа или еще кто-то там очень сложно все устроили в человеке, из-за этого рассердился очень! А Ларису поцеловал в щеку - ближе к губам и пошел прочь .Услышал в спину: "Мы тебя ждем.." Не оборачиваясь, махнул рукой, и тут же прозвучал голос внутренний, который заключил весь ход его мыслей в изречение: "Конечно, будешь ждать, когда такие деньги дают!"

*****************************************

Илья пил третью неделю. Иногда казалось, что в его голове завелись черви и это они выдавали себя за мысли. Эти мысли были совершенно одинаковыми, не имели значения, но имели содержание, постичь которое можно было запросто, а вот сказать словом, - никак. И только одно странное чувство осознавалось сквозь туман безвременья, в котором он пребывал, что вся эта история, эта новая жизнь после отсидки движется к завершению. Потому что не может существовать такая бессмыслица всю жизнь, если жизнь эта не короткая; если она длинная, то будут перемены.. Значит, как-то соображал он, если сам не хочешь мириться с таким существованием, оно однажды должно закончиться. Неужели кроме этого, что сейчас с ним происходит, он не мог помечтать о другом? Или это другое прежде появилось и исчерпало себя - он построил семью, обзавелся детьми, купил квартиру. Ну все же было в этой жизни, теперь есть и всякое воплощение любой тайной мечты, любого распутства. Он не признавал наркотики, - это почему-то претило всему его существу. Стало быть, следует пожелать другого, кроме завершающегося увлечения условной вольготностью и безусловным распутством. Ведь что-то же щекотало нервы, почему-то все чаще приходило воспоминание о том дне, о том случае, когда он выбивал деньги...

Вова звонил несколько дней подряд, делал это настойчиво: видать знал, что однажды Илья ответит, раз не занес его номер в черный список.

Он взял трубку, услышал голос отца, но сам молчал.

– Сынок, послушай меня, ты извини меня, ты не правильно понял меня, я не хотел вас кинуть, просто так совпало...

– Чего тебе надо?!
– перебил его Илья.

– Я просто хотел вас предупредить... Вы вышли напрямую на тех, с кем я работал. Будьте осторожны, они непростые ребята...

– Так ведь и мы лыком не шиты.

– Я знаю, просто жаль, что так получилось, что ты поторопился...

– Отец, я тебе благодарен, что ты мне еще раз напомнил о себе. Я больше не сомневаюсь, что иметь с тобой что-то общее, вообще общаться с тобой - дело вредное, даже опасное. Поэтому предлагаю тебе по-хорошему: вали отсюда подальше, в другой город, лучше - в другу страну. А будешь соваться в мою жизнь, - завалю. Это у нас наследственное - заваливать отцов. Разве не так?

Вова молчал. Илья глянул на экран трубки - не произошло ли разъединение? Нет, связь сохранялась. Надо бы дать отбой, но хотелось что-то услышать от отца.... И он услышал:

– Сынок, от всей души я тебя проклинаю! Ни дна тебе, ни покрышки! Ты меня еще вспомнишь...
– вот последние слова он сказал каким-то гробовым голосом - так бывает, когда на естественный тембр человека накладывают фильтр пониженного тона.

Последовало разъединение. Илья похолодел. Хотя и была уверенность, что теперь уж точно с ним ничего произойти не может, он все-таки признался себе, что пережил испуг, как во сне случается, перед самым пробуждением. А потом, кажется, быстро позабыл об этом происшествии...

Шли дни, похожие друга на друга, как и они втроем теперь были похожи друг на друга - он, Лика, Лана. Ели сытно, спали вольготно, ездили по тусовкам, непременно напивались, но завершающий аккорд делали дома, пока однажды Лана не исчезла. Вот так просто отошла с парнем, потом позвонила, что не придет ночевать, извинилась, сказала, что ей было хорошо с ними. Остались они с Ликой вдвоем. И заскучали...

Илью стала раздражать ее привычка запираться в туалете - теперь она это делала каждый вечер - брала с собой в туалет бокал вина, сигареты и непременный айфон. Дальше все катилось как по снежной горке - она напивалась, переписывалась с кем-то очередным, который должен был вскоре сменить Илью, хихикала, иногда про себя, иногда в разговоре. Он в это время сидел на кухне, пялился в телевизор, понимал всю бессмысленность своего существования, оттого больше пил и накачивал себя коктейлем из злобы и отвращения к себе, ненависти к Лике и снова к себе. Странным было то обстоятельство, что он никак не мог прекратить этот образ жизни; понимал хорошо, что и она была бы рада "на время пожить отдельно", однако вот так вот вдруг в голове застряла мысль, что после него она будет счастливее, чем с ним. Вот это он совсем не хотел принимать, напротив, возмущался и постепенно стал нетерпимым к любому проявлению самостоятельности со стороны Лики. Самостоятельностью он назвал бы привычку прятаться от него в туалете; она, обученная жизнью, предчувствовала, что их связь так просто не закончится, хотя и подобного в ее жизни не было пока - как много раз падавший мордой в грязь, человек будет бояться высоты, с которой падение обещает быть болезненным, а не иметь одни лишь грязные "последствия" и пару синяков. На что она рассчитывала, Лика не знала - просто было привычным делом напиваться каждый день до отключки... Будто прятались друг от друга. И вот однажды он взорвался, как петарда - во время празднества. Они, как обычно, о чем-то говорили, затем поспорили, он вспомнил вдруг, что когда-то она что-то такое сказала ему, обвинил ее, что от них ушла Лана; она стала оправдываться, еле ворочала языком. И он ударил ее. Она упала с табурета и сильно ударилась головой о кухонный шкаф. Он подлетел к ней и стал лупить ее своими крепкими кулаками... Душа пела! С каждым ударом ему становилось легче, в голове прояснялось, мысли упорядочивались, он даже стал провидцем, зная точно, каким будет эффект от очередного удара. Вроде бы не так долго это происходило, но ему настолько полегчало, и вместе с тем так вдруг настойчиво стала биться мысль о завершающем аккорде, что, когда он напрягся из всех сил, чтобы ударить ее правильно и сломать либо шею, либо пробить череп, почувствовал взгляд отца. Поднял голову, - оказывается, он сидел на ней и заколачивал ее лицо в пол, как сваю. Где-то впотьмах стоял отец Владимир - в дверях, как будто то были врата... Илья услышал его голос - голос вкрадчивый, и со смешком:

– Не делай это один раз, иначе потом придется делать так часто, как только сможешь! Возьми ее с собой, чтобы прожить жизнь до старости. Она всегда будет при тебе, ты всегда будешь знать, с какого места можешь начать повторять меня, может быть и своего деда... Таскай ее с собой, не давай ей быть счастливой без тебя, и вы сможете дожить до того дня, когда однажды потом ты увезешь ее в лес... Потому что она не имеет права быть счастливой без тебя...

Он вскочил на ноги, направился к двери и вдруг различил в образе отца пиджак, который висел на крючке у самой двери. Затем он вспомнил будто бы голос отца и понял, что не было никакого голоса - то была просто мысль, которая поразила своей отчетливостью и рационализмом, мысль, высказанная каряво, но мысль вполне даже резонная, спасительная мысль!