— Эдак мы ни до чего не договоримся, мадам, — он взял ее за плечи и резко развернул лицом к себе, — кажется, единственное место, где мы с вами приходим к согласию, это ваше ложе.

Рывком он прижал ее к себе и смял в жестоком поцелуе губы.

В первый миг она попыталась его оттолкнуть, но потом безвольно опустила руки, замерла в его объятиях и покорно ждала, когда он отстранится. Они так и стояли — он, сминавший ее волю, уставший и одновременно наполненный, и она — обессиленная и растерянная. Он переломал ее всю. Измучил. Почти уничтожил. Осознание этого вспыхнуло в нем с оглушающей силой, опалило его душу, но как уйти от нее? Как оставить ее? Когда маркиз оторвался от Катрин, то, едва переведя дыхание, прошептал:

— В ваших руках моя жизнь. Если скажете: живи — я буду жить, но только удерживая вас в своих объятиях. Если велите умереть — умру. Но здесь же, у ваших ног. Будьте моей женой, Катрин. Любите меня. Подарите мне жизнь.

Он скользнул на пол, став на колени и более не смея глядеть в ее глаза. Взял рукой подол ее камизы и прижался к ней губами.

Герцогиня снова прижалась к стене, нуждаясь в опоре, чувствуя, как силы покидают ее. Она не могла больше бороться ни с ним, ни с собой. Устало прикрыла глаза и положила руки ему на плечи. Она сама жива только рядом с ним. Она любит его и, кажется, всегда любила. Она не умеет без него. Не умеет. Не может.

— Серж, я буду вашей женой, — слетело с ее губ в звенящей тишине.

Дернулся. Поднял голову и посмотрел на нее. Сердце замерло на мгновение и пустилось в бой с новой силой, исполненное нежности и благодарности. Он медленно поднялся с колен, ни на мгновение не отрывая взгляда от ее глаз. Взял в руки ее лицо и, низко склонившись, тихо проговорил:

— Одной заботой меньше. Прощение ваше я буду вымаливать всю жизнь. Но это после.

— Есть еще одно, о чем вам следует знать. Ваши канцоны — лучшее, что мне приходилось слышать. Особенно самые грустные.

Теперь она смотрела в его глаза и не могла наглядеться. Так, словно в жизни не было ничего важнее этих глаз, глядевших на нее так нежно. Обвила его шею руками и прижалась к нему, наконец, согреваясь. А потом потянулась к губам. Но он отпрянул и недоуменно посмотрел на свою герцогиню, будто видел впервые в жизни.

— Вам, правда, нравится? — недоверчиво спросил он.

— Очень. Но вы же напишете для меня веселую? — она лукаво улыбнулась. — Прошу вас…

— Клянусь, мадам. К свадьбе, — торжественно объявил маркиз де Конфьян и поцеловал свою невесту.

1185 год, Фенелла

Твердые губы, коснувшиеся ее шеи в каком-то отчаянном поцелуе. Прощальном поцелуе. Она поняла — вот он, рассвет. По одному только движению его губ поняла — они расстаются навеки. Он все решил. Ничего не будет. Мари сильнее откинула голову назад, обхватила его плечи руками, прижимая к себе — будто бы так сумеет его удержать. В кромешной тьме сомкнутых глаз, оберегающих ее от реальности и от рассвета. Рыдание забилось в груди, подступая к горлу. А когда сил сдерживать слезы не стало, она размежила веки. И наткнулась на алую ткань… балдахина. И каменный потолок.

Вздрогнула. Моргнула. Зажмурилась, отгоняя наваждение.

Мишель почувствовал, как она дернулась в его руках. Тоже открыл глаза. И увидел… что они в его покоях. Он дома. Его Величество удивленным взглядом обвел знакомую комнату. В окно пробивалось неожиданно по-летнему яркое солнце. Ничего не понимая, Мишель взглянул на зажмурившуюся Мари. Она тоже была здесь. С ним. По-прежнему, в его объятиях.

— Добро пожаловать в Трезмонский замок, — в замешательстве проговорил он, растерянно улыбнувшись.

Мари снова вздрогнула и, наконец, отважилась посмотреть на Мишеля. Он настоящий. Протянула руку и коснулась его лица. И потом, озираясь по сторонам блуждающим взглядом, прошептала:

— Ты… попросил у ожерелья? Да?

— Нет, Мари, — он не мог лгать этим глазам. Но, кажется, начал понимать. — Ты… принадлежишь этому миру. Поэтому ты оказалась здесь.

— Как такое может быть? — изумленно спросила она.

— Не знаю… Но есть человек, который наверняка знает. Твой крестный, Великий магистр Маглор Форжерон.

Она уже ничему не удивлялась. Чему тут можно было удивляться? Она в двенадцатом веке, в замке, о котором нет ничего ни в одном учебнике. И дядюшка Маг — Великий магистр. Ок. Яснее ясного. Тем более, она не удивилась, когда, отозвавшись от каменных стен, раздался величественный голос ее крестного.

— Ну и что мешало тебе промолчать, дорогой племянник? Что ж не дал мне самому ее обрадовать?

— Но вы можете поведать нам, что происходит. Почему Мари оказалась здесь? — проговорил король.