Теперь на нем вся ответственность. Ему предстояло выбрать дорогу и принимать решения в критические моменты ради сохранения своей жизни и жизни Кромптона.

Справится ли он? Он ведь дитя города, чистый продукт цивилизации. Его проблемы всегда были сопряжены с капризами и странностями людей, а никак не с причудами стихии. Обитая в тщательно отделанных человеческих норках внутри городов-муравейников, он никогда раньше не сталкивался с грубой, первозданной мощью солнца и небес. Отделенный от земли тротуарами, окнами, дверями и потолками, он никогда всерьез не принимал рассказы о несокрушимой силе того гигантского, все перемалывающего механизма природы, которую с таким увлечением описывали в своих произведениях писатели древности и которая являлась великолепным исходным материалом для стихов и песен поэтов. Лумису, привыкшему нежиться под ласковыми лучами солнца в спокойный летний день или сонно прислушиваться к завыванию ветра за окном в штормовую ночь, эти рассказы всегда казались сильно преувеличенными.

И вот теперь волей-неволей он должен взять в свои руки и тяжелую ношу бытия, и штурвал управления.

Лумис задумался об этом и внезапно увидел картину собственной смерти. В какой-то миг, когда силы покинут его, он будет лежать в открытом всем ветрам ущелье или, понурив голову, сидеть под проливным дождем в болоте. Он попытается продолжить путь, обрести так называемое второе дыхание. Но второе дыхание не придет, и он, одинокий, обессиленный, почувствует себя потерянным в этом огромном мире и решит, что жизнь требует от него слишком больших усилий и напряжения. И, как уже многие до него, он расслабится, ляжет и будет ждать смерти, смирившись с поражением.

И Лумис прошептал:

— Кромптон?

Ответа не последовало.

— Кромптон! Ты слышишь меня? Я отдаю тебе управление телом. Только вытащи нас из этой непомерно разросшейся оранжереи. Верни нас на Эйю или на Землю! Кромптон, я не хочу умирать!

Ответа не было.

— Ну хорошо, Кромптон, — сипло прошептал Лумис. — Твоя взяла. Ты победил. Делай что хочешь, я сдаюсь. Только, пожалуйста, возьми все на себя!

— Спасибо, — ледяным тоном сказал Кромптон и вернул себе контроль над телом.

Через десять минут он снова был в палатке командира и сообщал ему, что опять переменил решение. Командир устало кивнул, а про себя подумал, что люди всегда останутся для него загадкой.

Вскоре Кромптон сидел в середине большого, выдолбленного из ствола каноэ, загроможденного самыми разными товарами. Гребцы грянули бодрую песню и пустились в путь по реке. Кромптон обернулся назад и долго смотрел на палатки лагеря, пока они не исчезли за поворотом.

Путь по Кровавой реке показался Кромптону путешествием в первобытные времена. Шесть аборигенов бесшумно и дружно погружали весла в воду, и каноэ, словно водяной паук, скользило по раздольному, спокойному потоку. С берега над рекой свешивались гигантские папоротники; они начинали мелко дрожать, когда каноэ приближалось к ним, и в жадном порыве тянулись к нему своими длинными ветвями. Тогда гребцы поднимали тревожный крик и спешно выталкивали лодку на середину реки, и папоротники снова поникали над рекой, разомлев от полуденной жары. В некоторых местах ветви смыкались над их головами, образуя сплошной зеленый туннель. Тогда гребцы и Кромптон укрывались под тентом, пуская лодку по течению, и слышали мягкие всплески падающих ядовитых капель. Затем лодка вновь вырывалась на свет, под ослепительное сияние белого неба, и аборигены брались за весла.

— Жуть! — сказал Лумис.

— Да, жутковато, — искренне согласился Кромптон.

Кровавая река несла их в самые глубины континента. По ночам, причалив к какому-нибудь валуну посреди реки, они слышали боевой клич враждебных йигган. Однажды днем четыре лодки аборигенов погнались за ними. Гребцы Кромптона налегли на весла, и каноэ помчалось вперед. Враги следовали за ними по пятам; Кромптон вынул ружье и приготовился к бою. Но его гребцы, подгоняемые страхом, работали так усердно, что вскоре нападавшие отстали и исчезли за очередным изгибом реки.

Однако не успели они перевести дух, как в узкой протоке на них с обеих сторон дождем посыпались стрелы. Один из гребцов, пронзенный четырьмя стрелами, упал замертво. Остальные снова нажали на весла и вывели лодку из протоки.

Убитого гребца сбросили за борт, и голодные речные обитатели устремились к добыче. А огромное панцирное чудовище с клешнями, как у краба, поплыло за лодкой в ожидании новой жертвы, то и дело высовывая из воды круглую голову. Даже ружейные выстрелы не могли отогнать это кошмарное создание.

Чудовище получило еще один обед, когда серая плесень, прокравшаяся в лодку по веслам, прикончила двух гребцов. Крабоподобное существо слопало их, но преследования не прекратило. Оно безумно раздражало Кромптона, но одновременно служило ему и его гребцам защитой: пустившаяся было в погоню банда аборигенов, заметив чудовище, подняла страшный крик и бросилась наутек в джунгли.

Чудовище сопровождало их все последние сто миль пути. А когда они, наконец добрались до замшелой пристани, оно остановилось, понаблюдало некоторое время за людьми и тронулось обратно, вверх по реке.