Шрифт:
— Поглядите-ка, — сказал Райчик. — Спящий проснулся.
— Кое-как, — хихикнул Уоткинс.
Сомерс вдруг отчетливо осознал: если они еще хоть немного пробудут вместе, то или поубивают друг друга, или сойдут с ума.
— Смотрите! — крикнул Райчик.
Лампочка в верхней части компьютера позеленела.
— Наверняка какая-то ошибка, — сказал Уоткинс. — Зеленый цвет означает, что проблема внутри заданных параметров решаема.
— Решаема! — воскликнул Райчик.
— Но это невозможно, — сказал Уоткинс. — Компьютер просто издевается над нами…
— Не будь таким суеверным, — передразнил его Райчик. — Ну и когда мы получим решение?
— Уже. — Уоткинс показал на бумажную ленту, выползающую из щели в панели. — Но там наверняка чепуха!
Лента выползала миллиметр за миллиметром. Компьютер гудел, его огоньки вспыхивали зеленым светом. Потом гудение смолкло. Зеленые огоньки вспыхнули в последний раз и погасли.
— Что случилось? — спросил Райчик.
— Он завершил работу, — сказал Уоткинс.
— Возьми ленту! Читай!
— Читай сам. Вот уж не буду плясать под его дудку.
Райчик нервно рассмеялся и потер руки, но не двинулся с места. Оба повернулись к Сомерсу.
— Капитан, это ваша обязанность.
— Вперед, капитан!
Сомерс с ненавистью взглянул на подчиненных. Его обязанность! Все — его обязанность! Отвяжутся они когда-нибудь?
Он подошел к машине, оторвал ленту и долго молча читал.
— Что там написано, сэр? — поинтересовался Райчик.
— Решение возможно? — нетерпеливо спросил Уоткинс.
— О да, — кивнул Сомерс. — Решение возможно. — Он рассмеялся и окинул взглядом жаркий тесный отсек с низким потолком и задраенными люками.
— И в чем же оно заключается? — спросил Райчик.
— Вы, Райчик, подсчитали, что корабль вернется в Солнечную систему через несколько тысяч лет. Что ж, компьютер с вами согласен. Две тысячи триста лет, если быть точным. Поэтому он предлагает нам сыворотку долголетия.
— Две тысячи триста лет, — пробормотал Райчик. — Наверное, мы будем спать или что-то вроде того…
— Ничего подобного, — хладнокровно произнес Сомерс. — Наоборот, сыворотка устраняет потребность во сне. Мы будем бодрствовать. И смотреть друг на друга.
Все трое переглянулись. Потом оглядели знакомую до тошноты каюту, пропахшую металлом и потом, задраенные люки и иллюминаторы с неизменной, словно отпечатавшейся на стекле картиной звезд.
— Да, именно так все и будет, — констатировал Уоткинс.
Толпа
Сквозь занавески доктор Нидьер наблюдал за толпой, которая двигалась вверх по склону к его лаборатории. Фермеры в потертых джинсах, лавочники в белых фартуках, механики, домохозяйки — они шагали решительно, сжимая в руках вилы, монтировки, дробовики, топоры и мотыги. Люди, с которыми он прожил бок о бок двенадцать лет, выступили против него.
Вокруг толпы прыгали и приплясывали дети. Для них это был праздник.
Доктор Нидьер вытер лоб и заметил, что руки дрожат. Его ассистенты, перепуганные, с побелевшими лицами, сбежали еще утром. И он не винил их, потому что толпа — самая пугающая вещь на свете.
С самого утра толпа клубилась у подножия холма, распаляя в себе ненависть. Временами доносился истерический голос доктора Адамса, бывшего коллеги доктора Нидьера: он подстрекал людей. Потом голоса смешались в общий рев, и толпа двинулась к лаборатории.
Доктор Нидьер взял себя в руки. Он хорошо знает этих людей. Они пусть и необразованные, но рассудительные. Он побеседует с ними и объяснит, используя научную терминологию, природу охвативших их эмоций. Хотя, если они догадались…
Вдруг стало абсолютно тихо, и Нидьер понял, что толпа подошла к двери.
— Открывайте, профессор!
— Открывайте, или мы вышибем дверь!
— Вы же знаете, мы не уйдем!
— Не пытайтесь нам помешать. Открывайте!
Доктор Нидьер подошел к двери и открыл. Руки уже не дрожали.
Несколько человек ввалились внутрь — запыхавшиеся, взмокшие, с красными лицами. Перед ними стоял объект их ненависти — огромная вычислительная машина, занимающая три стены. Ее шкалы не светились, реле не щелкали, горел только один красный огонек.
Люди смущенно переминались с ноги на ногу, оставляя грязные пятна на безупречно белом кафельном полу.
Их охватило благоговение, понял Нидьер. Точно так же, должно быть, замирали в нерешительности римские легионеры в тихом храме Иерусалима или в гулких римских катакомбах.