— Ты что-нибудь видишь? — спросил Хуан.

— Да, но не много. Что случилось?

— У них есть другой огнетушитель, — сказал Хуан, не сводя глаз с носового люка, из которого валил густой белый туман. — С углекислотой. Они направили струю на Пепе.

Эмилио пошатывался, глаза у него слезились. В руке он все еще сжимал нож.

— Давай так, — решил Хуан. — Я с одной стороны лестницы, ты — с другой. Американец не сможет остановить струей нас обоих. Если ты увидишь его первым, бросай нож. Если я — застрелю гада. Уж слишком он опасен.

— Я порежу его на кусочки, — пообещал Эмилио. — И его бабу тоже.

— Будем осторожны, — сказал Хуан. — Он опасен. Опасен даже без револьвера.

Замерев по разные стороны прохода, они пристально вглядывались во тьму. Какой-то предмет вылетел из каюты и, никого не задев, отскочил от стены кокпита. Это был пустой огнетушитель.

Они снова подались вперед. В каюте что-то шевельнулось. Эмилио занес руку и метнул нож. Человек внутри глухо застонал от боли.

Американец ранен! Эмилио побежал по лестнице, на ходу открывая бритву. Метнулся вниз и почувствовал, что последняя ступенька уходит из-под ног. Пошатнувшись, он выронил бритву, схватился обеими руками за верхний край люка и повис на нем, загораживая Хуану дорогу. Американец ударил Эмилио в живот. Тот разжал пальцы и, падая, сгруппировался, чтобы мягко приземлиться на ноги.

Но приземлился он не на пол, а на замасленный маховик, которого не было видно из-за ступеньки. Эмилио поскользнулся, грохнулся спиной на запальные свечи и заорал: они врезались в его тело, как четыре тупых копья. Он попробовал встать, но ноги не слушались. Эмилио вообще их не чувствовал — одна из свечей пробила основание его позвоночника.

Хуан стоял на лестнице, наставив револьвер на тьму, и ждал. Он всегда знал, что Пепе кретин, а Эмилио лишь малость поумней. Им нужно было зарубить на носу: когда на маленькой яхте собирается столько людей, нельзя бегать и суетиться, даже если ты вооружен. Здесь слишком много всякой дряни, о которую можно споткнуться — и которую можно использовать для самозащиты. Они действовали неуклюже, а Эмилио к тому же не хватило терпения. В одиночку Хуан сделает то, чего не смогли сделать эти идиоты. Он будет ждать столько, сколько понадобится.

Бледное пятно на полу каюты пошевелилось и стало медленно подниматься. А вот и американец.

Хуан прицелился, заметив, что в руке у американца что-то есть и эта рука направлена на него, Хуана. Нож? Еще один огнетушитель? Да без разницы. Этот гринго уже, считай, мертв.

Палец Хуана лег на спусковой крючок, как вдруг предмет в руке американца взорвался. Тьму прорезал алый всполох, что-то ударило Хуана в грудь. Сокрушительный удар, хуже, чем от 45-го калибра. Хуана отбросило назад в кокпит. Сбитый с толку, он из последних сил ощупал рваную дыру в груди. Господи, ружье! Американец подстрелил его из ружья!

Бессмыслица. У американца не было оружия. Что произошло, откуда рана? Хуан не мог понять. Он судорожно пытался найти ответ, но вскоре его замешательство померкло, а потом и вообще стало пустотой. Он умер.

Билл и Джейн сидели на палубе. Джейн продезинфицировала ножевую рану на левом плече Билла и неумело перевязывала ее бинтом из аптечки.

— У нас опять гости, — заметил Билл.

Она обернулась:

— Да. Быстро плывут. Думаешь, это…

— Расслабься. Это полицейский катер. Видишь, какой прожектор?

Билл хотел подняться, но она остановила его:

— Сиди смирно, дай мне закончить… Знаешь, нам очень сильно повезло.

— Я бы не назвал это везением, — возразил Билл. — Если разобраться, яхта — целый плавучий арсенал. Пытаться захватить ее в темноте — все равно что атаковать защищенную крепость.

— Но если бы их было не трое, а четверо…

— Мы бы все равно справились, — твердо сказал Билл. — Надо просто с умом использовать то, что имеешь под рукой.

Он взглянул на тяжелый предмет у себя за поясом, формой напоминающий большой револьвер.

— Теперь нам нужно рассказать все полиции, — сказал он. — И это будет нелегко. Как я объясню им на плохом испанском, что огнетушители и якоря могут превратиться в смертоносное оружие? И как им втолковать, что ракетница может сработать не хуже ружья?

— Вот это, я понимаю, шедевр! — воскликнул Хэдден.

— Я знал, что тебе понравится, — откликнулся Догерти, огибая гору багажа и опуская поднос на журнальный столик.

На подносе стояли два высоких узких бокала, а в них — полосатый напиток: пусс-кафе, слоистый коктейль, радующий глаз сочетанием шести разноцветных жидкостей, не смешивающихся из-за разной плотности — если, конечно, наливать их твердой рукой. Яркое легкомысленное напоминание об ушедшей эпохе, тема для веселой болтовни с танцовщицами, любившими, к отчаянию барменов, заказывать пусс-кафе в пафосных барах двадцатых годов. Тигр среди напитков, окрашенный снизу вверх в красную, желтую, фиолетовую, белую, зеленую и янтарную полосы. Выпивка для шумных вечеринок. Выпивка для развлечения.

— Красота-то какая! — продолжал восхищаться Хэдден. Мелкие и правильные, словно у херувима, черты лица придавали ему, несмотря на высокий рост, сходство с мальчишкой. Догерти протянул бокал, и Хэдден отхлебнул от верхнего слоя.

— Бренди?

— Точно, — подтвердил Догерти. — Настоящее пусс-кафе — это приключение, вылазка в неведомое, путешествие от обыденности к чуду. Конечно же, верхним слоем может быть только бренди. Нравится?

— Бренди превосходный, — оценил Хэдден. — Просто замечательный. Знаешь, я рад, что нам удалось вот так встретиться.