Клеопатра уселась и внимательно оглядела вошедшего.

— И кто же ты?

— Никколо Макиавелли, к вашим услугам, Клеопатра.

— Тебе известно, кто я?

— Конечно. Ваша слава бессмертна, госпожа.

— Моя слава, но не я сама. Умереть от собственной руки и превратиться в тень в стране теней!.. Куда я попала, господин Макиавелли? Это преисподняя, где властвуют боги тьмы?

— Отнюдь нет, — ответил Макиавелли. — И будьте добры, называйте меня Никколо. Надеюсь, мы станем друзьями.

С его стороны это было нахальство, чтобы не сказать больше. Но что делать? Клеопатра понимала: здесь ей и в самом деле понадобятся друзья.

— Скажи, Никколо, это правда не преисподняя? Где я в таком случае?

— Моя королева, с тех пор как вы умерли, прошло много лет. Люди снова вернули вас к жизни, используя механизм, который они называют компьютером.

— И что же это такое?

— Вам все объяснят, Клеопатра.

— Кто?

— Те, кто теперь правит нами. Это не Тартар, хотя место весьма близкое к преисподней, какой ее представляли себе наши поэты. У нас есть тела, но они не похожи на прежние. Для их создания применено колдовство нового типа, называемое наукой. Они не стареют и не подвержены заболеваниям.

— Значит, мы бессмертны?

— В каком-то смысле да. В нашем теперешнем состоянии отсутствуют естественные причины, которые могли бы вызвать смерть. С другой стороны, мы существуем по прихоти наших хозяев, которые создали это место и вызвали нас к жизни внутри него. Стоит им пошевелить пальцем — и мы исчезнем снова. Весь наш мир своим существованием обязан только их капризу.

Клеопатра во все глаза смотрела на собеседника.

— Ничего не понимаю. Мы исчезнем? Но куда мы тогда денемся?

— Это, — ответил Макиавелли, — таинство, которого я тоже не понимаю. Меня просто известили, что, если они захотят от нас избавиться, мы прекратим существовать. Потом, если им вздумается оживить нас снова, это потребует так же мало усилий.

— Скверная ситуация, — сказала Клеопатра.

— Да.

— И мы бессильны изменить ее?

Макиавелли придал лицу задумчивое выражение.

— Не совсем бессильны, я полагаю. Кое-что еще в нашей воле. Ситуация не лишена определенных возможностей.

Они поглядели друг на друга долгим, исполненным значения взглядом. Клеопатра подумала, как сильно этот человек, с его странной одеждой, аккуратно подстриженной бородкой и сверкающими глазами, напоминает ей некоторых римских политиков. Больше всего он походил на Кассия, но казался умнее.

Макиавелли тоже изучал Клеопатру, и то, что видел, ему нравилось. Царица не была красавицей — лицо слишком удлиненное, нос великоват, губы чересчур тонки. Афродитой ее никто не назовет. Но в ней чувствовалось нечто такое, чего были лишены самые прекрасные женщины, которых он знал: сильный ум и магнетическая привлекательность. Тело, просвечивающее сквозь шелковую голубую накидку, выглядело маленьким, гибким, полным жизни, женственным, волнующим. Лицо излучало энергию.

Вопрос — что означало ее появление здесь, среди двойников? С какой стати инженеры оживили ее? Надо срочно обсудить эту проблему с Цицероном.

Когда Макиавелли прибыл, уже наступил полдень и Цицерон прогуливался в саду. Это был прекрасный сад, где цвело и благоухало все, что только может произрастать в Италии. Здесь даже имелся небольшой водопад. За садом находилась вилла Цицерона, прекрасная имитация настоящей римской виллы. Здесь Цицерон проводил много времени, здесь же он делал заметки единственной в своем роде, не поддающейся расшифровке скорописью.

— Приветствую вас, Цицерон, — сказал Макиавелли.

— Очень кстати вы появились, Никколо, — ответил Цицерон. — Присядьте, выпейте фалернского.

Макиавелли сел и принял протянутый кубок. Ему нравилось бывать здесь. И не только потому, что его привлекало само это место и спокойствие, всегда царившее на вилле; ему доставляло большое удовольствие беседовать с Цицероном. Оба они были политиками, оба обладали классическим складом ума, несмотря на то что жили в эпохах, отстоящих друг от друга на полторы тысячи лет. У Макиавелли было гораздо больше общего с Цицероном, чем с королевой Викторией или Фридрихом Великим, хотя хронологически они были ближе ему.

— У меня интересные новости, — сказал Макиавелли.

— Прекрасно. У меня тоже. Но давайте поговорим за обедом. Публий, мой повар, не любит ждать.

Во время обеда по настоянию Макиавелли Цицерон рассказал о новом городе, который он посетил вместе с Бакуниным. Макиавелли проявил вежливое удивление, но не более того. Ел Цицерон мало и за обедом выпил всего два кубка вина. Он с нетерпением дожидался сведений от Макиавелли, однако разговор как-то незаметно ушел в сторону, коснувшись того, как много для них значат физические условия. О двойниках нельзя было сказать, что они обладают сенсорным аппаратом в обычном смысле этого слова. Теоретически двойники не должны были ощущать вкус, запах и прочее. Фактически же дело обстояло иначе, и это ставило в тупик ученых, их хозяев.