Она сердито дернула одеяло, которое он стащил с нее, когда вскочил на кровати.

— А можно аккуратнее?

Виктор вздрогнул и обернулся. Светлые волосы по подушке. Черты лица, скорее угадываемые, чем зримые.

— Прости, — прошептал он. — У меня бывает…

— Сейчас обострение? На полнолуние, что ли? — она зевнула. В темноте выглядело натурально.

— Нет. Я часто кричу во сне.

— В «Носороге», вроде, не кричал, — сказала она и повернулась на бок, спиной к нему. — И чего домой не уехал…

Не ответил. Откинулся на подушку. Смотрел в потолок. Потом медленно проговорил голосом, в котором почти не было слышно того Виктора Закса, которого она знала:

— Прости меня… Я мразь…

Анну будто обдало ледяным холодом. Она сильнее закуталась в одеяло и неслышно сглотнула.

— Я не выдаю индульгенции, — ответила ровным голосом.

— Я знаю. Просто прости. День адов. Сорвался.

Потом его речь звучала еще тише, но была отчетливо слышна в пугающей тишине ночи. Равно как и его дыхание, прерывистое, неспокойное. Если бы она протянула руку и коснулась его, знала бы, что сердце после кошмара так и не унялось, продолжая биться, будто набат.

— Партнер решил уйти из корпорации. Предложил выкупить его долю. У меня таких бабок нет. Пятьдесят процентов активов. Остается два варианта. Либо он попробует перепродать свою часть, либо потребует полного раздела. Оба варианта меня не устраивают. У нас слишком много обязательств, чтобы пойти на это… Единственное, на что надеюсь — время. На все нужна хренова куча времени.

«На все нужна куча времени», — мысленно повторила она за ним. Ей ли не знать? Она повторила про себя и информацию о партнере. Зачем, кому это может понадобиться — было не важным. Но она старалась запомнить. Никогда не знаешь, что и когда пригодится.

— Всю жизнь натыкаюсь на этих гребанных Гориных. Всю жизнь… Влип по самые…

В комнате раздался его злой лающий смех. И от него затряслась кровать под ними.

Сцепив зубы так, что стало больно, Анна молчала. Говорить не могла. Только кричать, еще громче, чем он. Но сейчас было нельзя. Не ко времени. Ее охота еще не окончена. Потом… однажды она ему объяснит, что такое «влип».

Закс резко перекатился на бок и снова прижался к ней со спины — так, как накануне вечером. Перекинул руку через нее и нашел грудь. Осторожно сжал пальцами сосок. Провел языком по плечу, поцеловал шею. И тихо, теперь почти не слышно, проговорил:

— И я все еще пьяная скотина. Прости.

— Репетиция покаянной речи состоялась. Утром дома тебя ожидает успех.

Она боялась пошевелиться. Словно натянутая струна, которую тронешь неправильно, и она лопнет с жалобным последним стоном. Просто лежала и смотрела в темноту, которая клубилась звуками и образами. Ей виделось то, чего не было на самом деле, и слышалось то, о чем никогда не говорилось. И впервые она попыталась себе представить его лицо, когда скажет ему, что ничего в его жизни не меняется, и он снова «наткнулся на Горину».

Глава 9. Клятва

— Сонька, отстаньте от меня обе, — вяло бурчал Андрей. — За*бали.

Трубка валялась на столе с включенным громкоговорителем, а сам он не отводил взгляда от монитора, медленно пролистывая меню превьюшек порносайта.

— Разбирайтесь со своими мужиками сами. Одна за своим Заксом полжизни сохла, как дура. Ну, получила. Типа счастливая стала. Только плачется по три раза в неделю, как он ее не любит. А просто «трахает» — ее, видите ли, не устраивает. Другие, может, всю жизнь мечтают, чтоб он их хоть раз трахнул. У тебя, наоборот, каждую неделю новая любовь. Но предпочтения у тебя, сестричка, сомнительные. Все они на геев смахивают, не замечаешь?

— Ты-то откуда геев знаешь? — рассмеялась Соня.

— Не твое собачье дело! — огрызнулся Горин.

— Потому что Андрюша у нас сам п*дор! — раздалось от двери — спокойное и уверенное.

— Ты же меня и отымел, — заржал Горин и кинул в Закса, заявившегося без приглашения, трубкой.

Телефон благополучно пролетел мимо Виктора и стукнулся о стену, крышка отвалилась, батарея выпала. Детали телефона печально рухнули на пол.

— Пока, Соня, — усмехнулся Закс. И подошел к столу, за которым сидел Горин. Уперся руками о столешницу и проговорил: — Сейчас ты решил отыметь меня, правильно я понимаю?

— Правильно! — ухмыльнулся Андрей. — Удовольствие должно быть обоюдным. Ты же видишь тенденцию?

— Да вот вторые сутки тащусь… от тенденции Что ж лично-то не сказал? Уведомление в письменной форме — это мощно, но напоминает онанизм.

— Типа тебя такое не возбуждает? Чего тогда приперся? — насмешка Андрея звучала в его голосе, была заметна в его вальяжной позе.

Воздух комнаты пропитался издевкой. В этой издевке исчезало все — принципы, истины. Выглядело мерзко. Но Виктор давно привык к тому, что выглядящее самым мерзким — правда и есть. Все остальное — иллюзия. Он десять лет как возненавидел иллюзии. От одной избавиться так и не смог — от дружбы. Значит, теперь поделом. Пожинал, что посеял. Но, справедливости ради, сеял не только он.