Я кстати присоединил свой рассказ о том, как через Петра Гаврилова ко мне возвратились записки, спрятанные в Германии.

«Баграмов?» — перебил меня Кулаковский.

«Да нет, тут дело не в фамилии... Она вам ничего не скажет»,— досадливо отвел я любопытство соседа и заключил свой рассказ.

«Все?» — спросил Кулаковский.

«Да, теперь все...»

«Так вот, Степан Павлович, на днях к поэту Максиму Танку, как к члену республиканской избирательной комиссии по выборам в Верховный Совет, пришел школьник Юзик Валиковский. Он принес записную книжку, найденную им в бывшем лагере военнопленных. Танк прочел книжку и показал мне, Мы читали ее вместе в поезде по дороге в Москву. Она глубоко взволновала нас. В Союзе писателей мы спросили, был ли такой член союза — Емельян Баграмов? Такого не оказалось. Ну, мы и оставили эту записную книжку для прочтения в редакции «Нового мира». Ошеломленный сообщением Кулаковского, я на следующий день помчался в Москву.

В редакции «Нового мира» я наконец получил вторую мою тетрадку. Но в ней уже лежала полоска бумаги с надписью: «Степан Злобин». Тетрадка сама разыскала меня: автора записок узнали в редакции по упомянутым в прощальном письме именам моей жены и сына, хотя они и были названы без упоминания фамилии. В роман «Пропавшие без вести» из этих двух записных книжек вошли без всякого изменения не только отдельные факты, зрительные детали, выражения, реплики, но даже некоторые абзацы и страницы.

СВЕРТОК

Война застала писателя Марка Ефетова в Малеевке — подмосковном Доме творчества литераторов.

В то мягкое, омытое ночным дождем июльское утро ему работалось как-то особенно легко, было тихо, в ясном, высоком небе пели птицы, из леса тянуло запахом смолы и хвои.

И вдруг — громкий стук в дверь и крик:

— Война!..

Ефетов, ошеломленный, выбежал из комнаты. Через несколько минут в гостиной, у репродуктора, собрались все обитатели Малеевки — Лазарь Лагин, Зинаида Чалая, Павел Яльцев, переводчица Спендиарова — дочь знаменитого армянского композитора — и еще кто-то.

Передавалось Заявление Советского правительства.

Услышав, что фашисты бомбили Севастополь, Спендиарова лишилась чувств — несколько дней назад она отправила своих детей в Севастополь, на дачу ее отца.

Писатели молча и напряженно слушали радиопередачу. И хотя война уже полыхала, сознание отказывалось воспринимать страшную весть: мирная жизнь кончилась.

Вскоре был подан грузовик, и писатели отправились на станцию Дорохово.

Поезд шел до Москвы мучительно долго — почти четыре часа.

Уже вечерело, когда, направляясь с Белорусского вокзала в Союз писателей, Ефетов неожиданно встретил у Никитских ворот Викентия Викентьевича Вересаева.

Старый писатель был бледен и растерян. Под мышкой он держал какой-то большой сверток, туго перевязанный веревкой.

— Не знаю, что и делать, Марк Семенович,— проговорил Вересаев, поздоровавшись.— Вот полдня ношу, нигде не берут, не могу придумать, куда отдать...

— Что это? — удивленно спросил Ефетов, ощупывая ношу,— сверток был очень тяжел.

— Здесь все наше серебро... фамильное... — сказал Вересаев.— Хочу отдать государству... Подумайте: началась такая война!..

Ефетов посоветовал Вересаеву сдать серебро в Госбанк.

— Это на Неглинной? — спросил Викентий Викентьевич.

— Да.

И Вересаев ушел.

СУДЬБА «ПОРТ-АРТУРА»

Это было в конце 1944 года. В книжные магазины Москвы поступила новая книга — историческое повествование А.Н.Степанова «Порт-Артур».

Никто не знал этого писателя, имя его впервые появилось в литературе и ничего не говорило читателям.

Между тем, как часто бывает с подлинно талантливыми произведениями, книга А.Н.Степанова быстро нашла путь к сердцу читателей, завоевала внимание критики и принесла автору большой литературный успех.

В ненастный декабрьский день 1944 года я постучал в номер гостиницы «Москва». Дверь отворил пожилой человек, на вид лет пятидесяти пяти, высокий, худой, с седыми волосами, бледным морщинистым лицом и низким грудным голосом.

Это был писатель Александр Николаевич Степанов, к которому меня привело «очередное» задание редакции.

«Очередное» задание!.. Сколько раз бывало, что, отправляясь на это так называемое «очередное» задание, я привозил в редакцию лишь сухую информационную заметку или короткое интервью, жизнь которых кончалась с выходом следующего номера газеты. Но бывало и так, что «очередной материал» вдруг засветится весь изнутри и никак «не хочет» укладываться в рамки информационной схемы.

Именно так случилось на этот раз. Спустя полчаса на столе появился отличный по тому времени завтрак — чай, хлеб, консервы. Александр Николаевич, прихлебывая густой остывший чай, рассказывал мне историю своей жизни, историю книги.